Трудности морфологического описания некоторых категорий и классов в грамматике при ближайшем рассмотрении оказываются следствием системной незамкнутости морфологии, её обусловленности, - с одной стороны, семасиологией, с другой, синтаксической узуальной функциональностью. Категориальное обобщение семасиологического материала производится в морфологии на основе идеи выраженности, последовательной воплощённости в форме того, что является общим для целого ряда слов, объединяемых прежде всего семантически. Идея формального выражения семантических (семасиологических) категорий и классов не всегда оказывается способной быть воплощенной последовательно и безупречно, что порождает достаточно регулярную необходимость исследования и включения в морфологию явлений, разрядов и классов слов по сути своей не морфологических - лексических, синтаксических, словообразовательных [1].
Такова природа категории залога в русском языке, категории вида, переходности-непереходности, одушевленности-неодушевленности, безличных глаголов, лексико-грамматических разрядов имен существительных, разрядов имен прилагательных, подразделения глаголов по способам глагольного действия и многого другого, что требует для своего понимания неизбежного обращения к семантике синтаксической, лексической, словообразовательной.
Охарактеризованная особенность, по-видимому, не исключение, а правило. Подразделение языка как системы на уровни во многом условно и относительно, поэтому наличие и существование классов, разрядов не морфологических, обусловливающих морфологические, предшествующих им или с ними связанных, следует признать естественным и закономерным. Подвижность возможного морфологического обобщения будет зависеть прежде всего от того, что считать релевантным для языка, т.е. фактически для сознания его носителей. Для языка и его единиц, тем самым и для сознания носителей, релевантными считаются признаки формы, структуры и содержания. Все отражаемые в морфологии (лексике, словообразовании, синтаксисе) категории, классы, разряды неизбежно соотносимы по признакам формы, структуры и содержания (значения) [2].
Первое уточнение, которое, по-видимому, необходимо произвести в сложившуюся систему трёх оснований, это то, что самих оснований, релевантных языковому сознанию и, следовательно, языку, должно быть не три, а четыре. И это отнюдь не спекулятивное умозаключение логико-философского или геометрического характера, а, по-видимому, языковая реальность. К такому выводу можно прийти, наблюдая языковые факты и их обобщение, описание в лексикологии и грамматике.
Многие семасиологические явления (ибо о них будет речь) также не могут быть в должной мере определены и описаны, каждое в меру и степень необходимого для него обобщения, и описываются обычно как самосущностные, как явления словаря, т.е. явления чисто лексические. Описываются же и определяются они так потому, что их нельзя отнести ни к основанию формы, ни к основанию структуры, а одного отнесения к основанию значения недостаточно.
Отсутствие ещё одного, четвёртого, основания проявляется хотя бы и в том, что мы не можем с достаточной степенью достоверности и очевидности объяснить, в чем отличие, скажем, номинативной системы (а вслед за ней и деривативной, валентностной, узуальной) одного языка от соответствующей системы (систем) языка другого. Мы не можем, иными словами, увидеть, а тем более показать, объяснить, описать языковую идиоматику номинативного уровня, так, как это возможно, скажем, для морфологии, синтаксиса, словообразования и фонетики [3].
Не можем определить номинативный и деривативный, валентностный тип языка. Не можем построить и соответствующей языковой типологии аналогично существующей типологии морфологической.
Не можем построить, а следовательно, и показать, научить, что представляется не менее, если не более важным при овладении языком.
Не можем не потому, что этого нет , т.е. не релевантно для языка, или по каким-то существенным обстоятельствам невозможно (отсутствие системности, принципиальная неорганизуемость материала), а в силу отсутствующего, как представляется, точнее не принимаемого во внимание, четвертого основания. Не принимаемого при организации, построении и определении языковой системы.
Чем же такое основание может быть, коль скоро его включение могло бы послужить пользе дела? Попробуем подойти к его определению с разных сторон. Со стороны языкового материала и его релевантного осознания носителями. Со стороны языковой системы, существующих мест и неизбежных "пустот" в ее построении. И немного со стороны сложившейся в языкознании и при обучении языку традиции интерпретации и подачи семасиологического материала.
Едва ли не основную сложность, хотя и не всегда видимую и осознаваемую, при овладении языком и затем его речевом использовании, составляет проблема, назовём её проблемой семантического сцепления. Это то, что лежит в основе понимания либо непонимания, недостаточного, приблизительного, кажущегося понимания. То, что составляет основу правильного соединения, сочетания слов. Что проявляет себя в структурах и формах распознаваемого, определяемого, стилистически, психологически, хронологически и социально дифференцируемого, речевого узуса.
Проблема эта, по-видимому, упирается в то, что можно представить как разность номинативно-деривационных потенциалов, основывающихся на разности онтологических представлений языкового сознания говорящих. Проблема эта была бы чисто психологической, если бы не закономерная,отслеживаемая ее воплощенность в языковых структурах, формах, употреблениях.
Для данной проблемы, как, впрочем, и для всякой другой, существуют, по-видимому, проекции общие, универсальные, проекции уровня языка, закономерные, следовательно, и обязательные для всех на нем говорящих, и проекции частные, производные, вплоть до единичных и индивидуальных.
Однако эта ее способность быть проективной отнюдь не делает ее "проективной" проблемой, т.е. не уровня языка-системы, а уровня исполнения только и речевого использования. Существуют осознаваемые и проявляющие себя последовательно и закономерно черты, номинативно общие для всех носителей данного языка, черты номинативно национальные, отличающие данный язык от другого, и, следовательно, носителя данного языка от носителя (носителей) языка другого.
Вопрос, однако, не в том, что черты эти существуют, что должно быть весьма очевидным, а в том, каким образом их адекватно, системно, типологически представить и описать [4].
Проблема семантического сцепления, что может показаться на первый взгляд странным, острее себя проявляет для близкородственных языков, чем для языков типологически менее близких, составляя едва ли не основную трудность при их изучении.
Кажущаяся формальная и структурная близость заставляет невольно и неосознанно интерферировать и уподоблять то, что стоит за структурой и формой, но что отнюдь не всегда похоже.
Этого не происходит с языками неблизкородственными, в которых несходство формы отталкивает от соблазна уподоблять содержательную сторону языкового знака.
Проблема семантического сцепления, таким образом, оказывается связанной с проблемой эквивалентности-безэквивалентности языковых единиц и структур, с проблемами, если брать шире, речевого употребления, с проблемой семантической точности и уместности, с проблемами механизмов языкового использования. Ибо можно знать слова, хорошо и доподлинно их понимать, но не уметь их точно использовать, сцепляя их по законам языкового сцепления, характерным, типичным и принятым для данного (изучаемого) языка.
По каким же это законам, сразу следовать должен вопрос, на который ответа не будет, поскольку не выявлены и не описаны эти законы, которые суть не законы структуры, формы и содержания, а чего-то ещё, законы еще одного, четвёртого основания.
Для простого и наглядного представления того, о чем речь, возьмём хрестоматийный пример номинативного отличия языков. В русском языке слова улица, дерево сочетаются для обозначения местонахождения с предлогом на (быть, находитьсяна улице, птица сидит на дереве). В английском их эквиваленты в подобных конструкциях будут требовать другого номинативно предлога - in, соответствия русскому в (in the street, in the tree).
Объяснение этому феномену языковой неэквивалентности можно встретить в виде представления о разных узуальных возможностях соответствующих предлогов, что вполне естественно и очевидно, в виде характеристики несходства номинативных представлений об улице и о дереве в английском и русском.
Но как первое, так и второе, не будет предметом объяснения номинативно-системного, объяснения с точки зрения того, почему именно так, почему одни и те же онтологические феномены - дерево, улица в русском языковом сознании предстают как пространства, как нечто открытое, как то, что имеет прежде всего поверхность, в то время как в английском они воспринимаются как предмет, ограниченный, имеющий внутренность, и внутреннее прежде всего пространство.
Представления о словах различны внутри языка и порождают различия в их употреблении в силу, по-видимому, тех причин, которые создаются различиями в структуре их содержания.
Называя, слово относит объект называния к классу, разряду других объектов, общих с ним по характеру его перцептивной природы.
Это мотивационная база слова, мотивационно-номинативное его основание, проецирующее, отражающее характер и способ психофизической интерпретации денотата языковым сознанием [5].
Слова, по-видимому, имеют, должны иметь в языке такую же систему оформления значения, какую они имеют для формы. Если есть морфология и грамматика плана выражения, должна быть, не может не быть морфологии и грамматики плана содержания. Необъяснимость или случайная приблизительность интерпретации многих языковых феноменов, как представляется, проистекает из-за отсутствия представлений, адекватных и релевантных, об этой параллельной системе - системе грамматического оформления содержания слова.
Если взять для примера слова выключатель, рамка, портфель, власть, сила, хождение, ёрзание, песня, толпа, множество, город, шум, гул, излучение, то можно заметить прежде всего различный характер номинативного образа, вызываемого ими, но различный не индивидуально для каждого слова, а различный по группам.
Слова эти, а вслед за ними другие, можно сгруппировать по данному основанию - по основанию типа номинативного представления, или номинативного образа.
Первую группу образуют слова, которые можно определить как слова-пунктивы, т.е. такие, которые вызывают представление о пространственной точке, о предмете как о закрытой, заполненной и потому обычно не заполняемой форме. К этой группе относится выключатель.
Вторую группу - слова типа рамка, портфель. Их особенность для языкового сознания и номинативного восприятия - в заполняемости, в том, что они дают представление об объёме, структуре, о том, что держит в себе, несёт, содержит что-то другое. Это структуративы.
Третья группа - власть, сила,- группа энергетивов. Хождение, ёрзание, песня образуют четвертую, группу процессивов.
Толпа, множество, город - группу массивов.
Шум, гул, излучение - группу эманативов.
Категории номинативного представления, позволяющие дифференцировать слова, обусловливают дальнейшее поведение слова, его деривативные и узуальные признаки, особенности его сочетаемости, способности к производству слов, развитие семантической структуры лексемы. Это те категории, которые определяют ее семантическое единство и связаны в первую очередь с ядром компонентного состава основного лексического значения [6].
Определение ядра и, следовательно, самих категорий не всегда может оказаться делом столь уж простым и самоочевидным. Механизмы деривативного и узуального поведения слова, механизмы его мотивационной структуры нередко отклоняются от возможного перцептивного и номинативного представления о нем в сознании носиелей языка. Необходим анализ внутренней мотивационной динамики лексического значения слова, нередко с обращением к производным данного слова, к его валентостным сторонам, иногда даже к традиционным комплексам представлений у данного слова, закрепляемым во фразеологии, паремиологии, словообразовательных гнездах, моделях и семантических формах слова, связанных с его этимоном, первоначальным мотивационным и семантическим образом.
Все эти методы и приемы должны дать картину, которая сможет вписаться в парадигматическую систему номинативных классифицирующих представлений, которая должна быть адекватна и релевантна для данного языка и должна быть построена на том основании, которое было вначале определено как четвертое и которое можно уже представить как основание мотивационной структуры лексического значения слова.
Семный состав лексического значения слова, актуализируя набор сем, т.е. семантических признаков данного слова как фрагментов смысла, адекватных и релевантных для языкового сознания, прежде всего современных носителей данного языка, оказывается далеко не всегда дает адекватное представление о мотивационной структуре его лексического значения, хотя, несомненно, связан с ней и обусловлен ею. Соотношение компонентной структуры лексического значения и мотивационной его структуры скорее предполагает непротиворечие, чем совпадение или подобие.
Русское колесить в значении "крутиться на одном месте, вращаясь и возвращаясь по кругу", связано не с представлением о движении на колесах, как можно было бы ожидать (скажем, езда на автомобиле по улицам), а с представлением о вращении колесом.
Плыть - в значении "плыть на экзамене", т.е., "нетвердо зная предмет, слабо ориентируясь в нём, быть в подвешенном, неопределенном положении, состоянии относительно результатов сдачи", оказывается мотивированным не столько идеей плавания, т.е. качающегося передвижения по воде, сколько идеей утраты почвы - почва уплыла из-под ног.
Резать, вызывая в сознании представление прежде всего о ноже, о его движении, и его польский эквивалент krajac, более связанный с представлением об объекте действия и его результате, будут давать различные, не совпадающие, не эквивалентные семантические структуры последующих лексических значений, их производных, проекций словоупотребления, фразеологических сочетаний, пословиц и поговорок.
Общее действие различно воспринимается и по-разному интерпретируется языковым сознанием, и это различное восприятие отражается не столько в компонентной структуре упорядочиваемых соответствующим образом сем лексического значения, сколько в той структуре, которая должна бы быть названа мотивационной.
Сама идея мотивированности значения, его производности в данном случае, оказывается только омонимичной той, о которой речь. Хотя далеко ей не безразличной. Также как не безразлична идея, воплощаемая и передаваемая при помощи компонентного состава лексического значения, не совпадающая и только не противоречащая рассматриваемой.
В чем же отличие той мотивированности, которая лежит в основе происхождения слова, в основе его словообразовательной структуры, от той, которая заложена в основе номинативного представления, в основе структуры формы значения, т.е. плана содержания?
Возьмем для примера слово улитка. По характеру своего этимона, по характеру мотивирующей основы своей словообразовательной структуры данное слово связано с представлениями о характере формы называемого объекта - идея закручивающейся спирали, своего рода этакий завиток (корень ул-) лежит в основе этой структуры.
И таковая особенность не безразлична для деривации слова: внутренняя часть уха, напоминающая видом такую спираль, такой завиток, тоже получает наименование улитка. Потенциальные дериваты по данному основанию также возможны. Язык готов именовать данным словом нечто по форме похожее на улитку, но, как оказывается, не так охотно, как можно было бы ожидать, учитывая яркость заключенного в слове образного впечатления.
Язык предпочтёт скорее в этом случае такие слова, как спираль, завиток, винт, штопор, вензель, по внешнему мотивационному образу похожие на улитку. В самой же улитке невидимо и необъяснимо что-то сопротивляется этой деривативной и узуальной легкости, хотя слово само по себе и образное впечатление его достаточно ярки для языкового сознания говорящих.
Может быть, копошится где-то на глубине припоминаемое и тоже странное Улита едет, когда-то будет, а может быть, что-то еще, какое-то еще одно представление об улитке, но уже как об объекте, как о животном, а не о слове, мотивационно-денотативное (номинативное), а не мотивационно-этимологическое его представление, представление о структуре формы значения, а не структуре формы, т.е. словообразовательной его структуре.
Рассмотрим под этим углом зрения словарную дефиницию: Улитка толкуется как "медленно передвигающийся моллюск, имеющий раковину " [7]. Но, как известно, улитки могут быть и без раковин, у Даля такая "улитка без черепа" определяется как нагая улитка [8].
Получается, что сема "наличия раковины" и, следовательно, "завитости", то, что определило мотивационную словообразовательную структуру, стало основанием производности слова, его словообразовательной мотивированности, вовсе не обязательна. Явление вполне в языке закономерное и далеко не случайное (красные чернила хотя бы или цветное белье).
Правда, в языке существует также и слово слизень, представляющее "брюхоногого моллюска без раковины", отличие улитки от слизня для носителя языка, не специалиста в области биологии, в том и будет, по-видимому, состоять, что улитка - с раковиной, а слизень - без таковой.
На этом можно было бы остановиться, если бы не то обстоятельство, что искомая мотивационно-номинативная структура формы значения лежит не столько на поверхности представлений, сколько на их глубине, она не всегда осознается, но она интуитивно чувствуется, она ощущается и дает себя знать в тяготениях слова, в характере его семантических предпочтений, привязанностей, в типе его семантического сцепления.
Для пословицы Улита едет, когда-то будет значимой и ведущей оказывается сема "медленности передвижения" и сема "одушевленности" и, если можно так определить, "субъектной значимости", т.е. значимой акцентированности для говорящего фразу субъекта, ожидающего какую-то там все же Улиту ( Даль помечает двумя приметами смысл пословицы - имя Iулита и слизняк), т.е. для языкового сознания обе равновозможны.
Характер же этой "значимости" или "ожидаемости" для субъекта медленно двигающейся улитки и составляет, по-видимому, ту искомую величину, которая связывается с мотивационной структурой формы значения. Носитель русского языка улиткой назовет не столько медленно передвигающегося человека, как можно было бы ожидать, что при этом, впрочем, и не исключено (такого человека, однако, скорее назовут черепахой), сколько замкнутого, неохотно и нерешительно открывающегося, прячущегося в свою скорлупу, скорлупой этой своей ограниченного.
В представлении об улитке нет однако ощущения того, что там есть чего ожидать: улитка - человек весьма ограниченный, внутренне не богатый, замкнутый, потому что чего-то боящийся и неконтактный (как слизняк, но тот мягкотелый), и это чувствуется в протянутом едет, когда-то будет.
Выводимые, таким образом, семы "ограниченности своим домом" и "напрасности, сомнительности ожидания" могли бы входить, по-видимому, в ту структуру формы значения, на основании которой можно было бы строить дальнейшие представления об искомой номинативно-мотивационной классифицирующей системе.
Словообразовательная структура улитки как завитка, как спирали, для мотивационной структуры номинативного уровня интерпретируется, воспринимается как "закручивание в свою скорлупу", как сложное по своей природе и осуществлению прятание, требующее усилий, чтобы извлечь(ся), того (тому самому), кто прячется, изнутри наружу, что само по себе представляется сомнительным и не стоящим делом.
Улита едет, когда-то будет неизбежно предполагает идею ненужного, напрасного, не стоящего ожидания, и потому что долго, медленно, и потому неизбежно еще, что окажется, что и нечего было ждать, ждали того, кого вовсе не стоило, и с тем, чего тоже не стоило ждать.
Денотативное представление об объекте (улитка = слизняк, моллюск) неизбежно присутствует, проявляя внутренне ощущение "мягкости", "мягкотелости" и "пустоты".
Заимствованное из фр. mollusque от лат. molluscus "мягкий", само улитка, образованное, по предположению М. Фасмера, от *ulitъ, что означало "полый" и однокор. улей, первонач. "дерево с дуплом, дуплистое дерево, пустая колода" [9], - всё это оказывается довольно прозрачным образом связанным с общей номинативной мотивирующей основой улитки, которая проявляет себя в пословице.
Интуитивно-традиционные представления о мотивирующей основе слова, основе его семантики, проявляют себя в текстах, репрезентирующих традицию - фольклорных, художественных, в приметах, легендах, преданиях, в образах сновидений.
Интересно, что образ улитки по Соннику Г. Х. Миллера, к примеру, представляющему собой издание отчасти научное и опирающееся скорее на психологические универсалии, т.е. в плоскости русскоязычных номинативно-мотивационных представлений языковой семантики не находящиеся, - трактуется в некотором общем семантическом поле с теми признаками, которые были выведены и определены на основе русскоязычных проекций улитки.
Эта их семантическая пересекаемость, эта общность позволяет, по-видимому, ставить вопрос об общем и типологическом, универсальном и национальном в мотивацонно-номинативной структуре формы значения слова.
Улитка у Миллера объясняется следующим образом: "заползшая в Ваш сон, означает, что вокруг Вас сложилась нездоровая обстановка. Наступить во сне на улитку - знак того, что Вам придется иметь дело с неприятными людьми." [10]
Семы "неприятности" и "нездоровости обстановки", по-видимому, можно рассматривать как продолжения "ожидаемости" и "мягкотелости", "пустоты" улитки русских семантических представлений, причем уже однозначные и достоверно опытные.
В русском языковом сознании улиткакак таковая как бы еще не проявлена (значение неприятного и нездорового в ней упрятано в ней самой как в улитке), в русском языковом сознании - мотивационный акцент на раковине, на поверхности, форме сущности, а не на сущности скрываемого в ней самой, и это и есть для русского языкового сознания ее сущность: нечего ждать, потому что ничего (хорошего) не дождешься, и потомунечего ждать, а не то, что оно само по себе плохое.
Обобщая сказанное, мотивацонно-номинативную структуру формы значения слова того или иного национального языка следует рассматривать как проекцию, акцентацию, место в системе каких-то универсальных мотивационно-номинативных структур, и это, по-видимому, должно быть предметом соответствующего семасиологического исследования и построения.
Представление мотивационно-номинативных структур формы лексического значения не должно быть ни единичным для каждого возможного и интересующего нас случая, ни специфическим, т.е. отдельным и самостоятельным, оно должно быть парадигматическим и системным, отражать существующую в языке, его собственную мотивационно-номинативную "грамматическую" систему.
Слова языка должны оказаться в связываемых между собой отношениях мотивации формы значения. Слова должны представляться в составе лексико-номинативных классов, объясняющих, по категориям и значениям категорий, возможности "оформления" их значений в составе узуальных и деривативных структур, аналогично тому, как объясняют классы, категории и их значения поведение и проекции формы слова в грамматике.
Подобное представление с дифференциацией и описанием слов по классам позволит представить языковой семасиологический материал как "грамматически" организованный материал словаря языка, позволяющий далее видеть общее и различное у данного языка с другим, овладевать лексическим материалом изучаемого языка с достаточной очевидностью контрастирующих и специфичных национальных отличий.
Трудно представить заранее, в какой мере система организуемого материала идиоматична, в каких своих составляющих она специфична, чем отличается от других таких же, по языкам, систем, к какому типу ее можно было бы отнести, без сопоставления ее с другими системами, и прежде всего близкородственных языков. Необходимо такую систему сначала построить, с тем чтобы потом на ее базе иметь возможность судить об особенностях и отличиях языков, в той мере, в какой она это позволяет и чему в конечном итоге должна служить.
Наглядным и показательным было бы сопоставительное, контрастивное представление системы. Предоставим, однако, его последующим этапам исследования проблемы, ограничившись в настоящей статье только экспликацией небольшого фрагмента возможностей организации лексического материала по названному четвертому основанию.
Возьмем для примера подряд те слова по алфавиту на букву А, которые способны вызвать в сознании у носителя некоторое непротиворечивое и достаточно определенное представление семантически образного, осознаваемо (или ощутимо) мотивируемого характера.
Это, во-первых, должны быть слова более или менее употребительные, не узкоспециальные или малознакомые и, во-вторых, такие, которые обладают некоторым ассоциативным полем, т.е. способны вызвать представление деривативного и валентностного характера. Критерий, сразу скажем, весьма относительный, но для экспликации принципов построения системы представляющийся достаточным.
Критерию этому отвечают слова абажур, абзац, абитуриент, абордаж, абориген, аборт, абракадабра, абрикос, абрис, абсолют, абсолютизм, абсолютность, аббревиатура, абсорбция, абстрагирование.
Ограничимся этими взятыми подряд пятнадцатью словами, исключив соответственно из алфавитного списка встречающиеся между первым (абажур) и последним (абстрагирование) - абаз, абазины, абак, аббат, аббатиса, аберрация, абиссальный, абиссинцы, аблактирование, абонемент, абонент, абразивы, абрек, абсент, абсентеизм, их производные и производные выбранных, как такие, которые не соответствуют принятому критерию.
Это не означает, что они не должны быть описываемы соответствующим номинативно-мотивиционным образом. Это значит, что их описание может производиться не в первую очередь, тогда, когда выстроится система и они смогут быть в ней описаны по основанию парадигматически надлежащего места. Номинативно-мотивационная их непрозрачность для языкового сознания не позволяет интерпретировать их на этом этапе каким-нибудь подходящим образом.
Отобранные слова попробуем интерпретировать каким-нибудь удобным, наглядно-образным и контрастирующим, однако внутренне непротиворечивым способом, который позволил бы отличать слова одно от другого и мог бы служить основой дальнейшего их парадигматического и системного описания.
Абажур вызывает представление о том, что собой накрывает сверху, о том, что имеет форму и образный смысл колпака или шляпы, что может быть описано как организующее оказывающегося под ним пространства, назовем такое номинативно-образное мотивационное отношение каптативом (лат. сapio, capto вмещать, завладевать).
Абзац вызывает представление об ограничении в пределах некоторого пространства-поля. Назовем подобное отношение лимитативом.
Абитуриент - представление об уходящем, об оставляющем, о том, кто отходит от некоторого предела, не достигая (еще) конца, о находящемся в состоянии, положении ухода, - инхоатив.
Абордаж - о стремлении к соединению, к связи, стыку, о подходе вплотную, впритык. Назовем его адъюнктивом.
Абориген - представление о прикрепленности к месту, воплощая идею точки, пункта в локусе (своего рода пунктив), но называясь по локусу, характеризуясь им, поэтому - инлокатив.
Аборт - представление о действии, имеющее смыслом обрыв, прерывание, - абруптив.
Абракадабра - представление о неупорядоченном наборе, о беспорядке, - инрегулятив.
Абрикос - об оформляемой, собираемой в плоде разлитости ощущения цвета и вкуса (абрикотин, абрикосовый цвет в дериватах, сема "солнечности" и ярко-прозрачной воздушной "розовости" цветущего абрикоса, актуальные для сознания носителей языка ). Назовем подобное ощущение концентративом (для плода) и фигуративом (для дерева).
Абрис - представление о размытом контуре, о границах, не имеющих определенности вида и конкретной фигуры, - дефинитив.
Абсолют - представление о некоторой первооснове, обладающей смыслом всеобщности, подразумевания, разлитого присутствия всего во всем, дающее представление о Ничто как о Вечном и Сущем. Назовем подобное отношение суггестивом.
Абсолютизм - дает представление о высшем как о доминирующем, не имеющем противоположения и конкуренции, - доминатив.
Абсолютность - о превосходной степени, полноте совершенства, - суперлатив.
Последние три слова, будучи словами одного корня, дают возможность увидеть различие мотивационно-номинативных отношений внутри одного словообразовательного гнезда.
Аббревиатура - дает представление о порядке организации, о наборе, структуре, - регулятив.
Абсорбция - представление об отношениях двух типов: соединении, сближении (адъюнктив) и включении внутрь, в себя (инкорпоратив).
Абстрагирование - о способе логического представления (оператив).
Представленный фрагмент парадигматической системы включает далеко не все возможные и необходимые для ее описания отношения и признаки, которых значительно больше. Во-первых, в силу специфичности слов на А (заимствованные в русском языке слова иноязычного происхождения, обладающие меньшей ассоциативностью по сравнению со словами исконными). Во-вторых, имена существительные: глаголы и прилагательные могут дать собственную картину. Смысл фрагмента состоял в том, чтобы показать возможности подобного описания, опираясь чисто на словарную последовательность, не заботясь специально о выборе, о подборе иллюстрируемого материала.
Представленные отношения группируются в более крупные объединения, или классы, которых можно выделить на основании данного фрагмента четыре:
В смысловом отношении они соотносятся с теми категориями и значениями, которые можно встретить и в морфологии, и в синтаксисе. Соотносятся, но не полностью, и не повторяют их. Грамматические оформители значений для каждого уровня - номинативного, морфологического и синтаксического - изоморфны, но по уровням и в проявлениях специфичны.
Специфика мотивационно-номинативного уровня грамматического оформления лексического значения слова, коль скоро о нем идет речь, состоит прежде всего в характере особой направленности, включенности в поле значения, в векторно-организующей устремленности на него. Это уровень, ориентирующий, направляющий, организующий называемое.
По классам представленные отношения распределяются следующим образом:
| Абажур capt. struct. | абрикос conc./fig. char. |
| Абрис def. form. | абзац lim. struct. |
| Абсолютsug. сhar. | абитуриент inh. act. |
| Абордаж adj. act. | абсолютизм dom. char. |
| Абориген inl. char. | абсолютность sup. char. |
| Аборт abr. act. | аббревиатура reg. struct. |
| Абракадабра inreg. struct. | абсорбция adj./incorp. act. |
| абстрагирование oper. act. |
Первый показатель в строке определителей - показатель отношения, второй - показатель класса.
Последовательное и полное, и прежде всего контрастивное, сопоставительное представление лексического материала, может служить обучающим целям, наглядно и очевидно, в системе, показывая общее и различное в семантике слов родного и изучаемого языка, скажем польского языка и русского как близкородственных.
Возможности понимания, употребления, эквивалентность-неэквивалентность лексико-семантических отношений могут стать объяснимыми, не случайными, парадигматическими и закономерными при такой подаче.
Представленный в начале хрестоматийный пример с улицей и деревом для русского и английского языков, не снимая закономерных отличий в употреблении соответствующих предлогов, которые тоже могут получить свое объяснение по избранному основанию, интерпретируется, таким образом, в соответствии с разностью грамматических показателей мотивационно-номинативной структуры лексемы, к примеру, так: