Борис Михайлович Титенко — единственный ростовский депутат в Федеральном Собрании, пришедший из профессиональной политики: до своего избрания в Думу он два года работал на освобожденной партийной работе, возглавлял ростовскую “Демроссию” и региональное отделение Республиканской партии.

Моя первая встреча с Борисом Титенко состоялась в октябре 1991 года на теплоходе, где проходила организационно-деятельностная игра, заказанная Республиканской партией. Республиканцы тогда много работали после путча и решили вырваться из повседневных забот, осмотреться в новой — без КПСС — ситуации, осмыслить новые задачи. Борис Титенко не произвел на меня должного впечатления. Тогда абстрактный демократ имел имидж резкого человека с искаженным от частого крика лицом; лидер демократов должен был иметь еще более искаженное лицо. А Борис Титенко и говорить-то громко не умел. Казалось, что этому человеку уместнее было работать в кабинетах и небольших аудиториях, чем на митингах и в залах. Наблюдение оказалось точным: Борис Титенко не очень публичный политик. Удивительно, но в пору митингов и переворотов именно такой политик добивался большего успеха.

Среди партийцев Б. Титенко не выделялся как главный. Пикантности добавляло то, что в партии был и его брат-близнец Михаил Титенко. Тогда и родилась шутка, авторство которой, хочется помнить, принадлежит мне: “Зачем лидеру партии двойник?”

По образованию Борис Титенко медик, закончил лечфак Ростовского мединститута. Некоторое время работал в институте прикладной микробиологии под Москвой, потом перевелся в аспирантуру Ростовского противочумного института, где защитил кандидатскую диссертацию, работал завлабом. Кроме экспериментальной работы с возбудителями инфекций занимался информатикой, создал даже специализированную базу данных по микробиологии, имел научные публикации. Были и полевые выезды: Титенко работал в составе антиинфекционной бригады в Армении после землетрясения.

С 14 лет увлекался философией. Возможно, на его судьбу повлияло такое обстоятельство: до того как заняться систематическим изучением марксизма-ленинизма, он зачитывался дореволюционными философскими сочинениями выпускниц высших женских курсов, откопав эти сочинения в какой-то из ростовских библиотек. Так что Маркс не был первым.

Постепенно увлечение философией фокусировалось на вопросах идеологии, политической теории. Из комсомольской организации мединститута Титенко пытался сделать что-то, но что — и сам не знал.

Борис Титенко принадлежал к интенсивно мыслящей части КПСС. В те годы активных коммунистов обучали в институтах марксизма-ленинизма и назначали пропагандистами в трудовых коллективах — вести политсеминары. Догматизмом лектор Титенко не славился, поэтому попадал иногда в щекотливые ситуации, когда, например, вел занятие для руководства противочумного института.

Семинары постепенно приобретали форму и значение клубов, где неравнодушные люди обсуждали газетные публикации, политические события. Такие партклубы по всей стране стали потом одним из наиболее мощных истоков демдвижения, на их базе возникла “Демократическая платформа в КПСС”, а из нее, в свою очередь, — Демократическая партия, Республиканская партия, Социал-демократическая партия, объединившиеся в октябре 1990 года в движение “Демократическая Россия”.

В июле 1989 года Борис Титенко впервые попал на собрание Донского народного фронта, предтечи ростовского демдвижения. В лидерах там тогда были Лель, Клименто, Головков, Хабибулин. Примерно в это же время в Донской народный фронт попала по случайному объявлению Раиса Николаевна Гришечкина со своим политкружком. Определить партийную принадлежность этого кружка было трудно, объединяло их то, что они работали на “Ростсельмаше” и назывались Партией свободного труда. Группа Гришечкиной была довольно организованной и усилила ДНФ.

Так зарождалось антитоталитарное движение в Ростове. Та волна была пестрой: одни, как Титенко, искали пути демократизации КПСС, другие, как Гришечкина, стремились освободить страну от дискредитировавшей себя Компартии. Были там экологические активисты типа “зеленых”, были правозащитники — адепты сахаровских идей, были и люди с маргинальными взглядами, и просто сумасшедшие, не без того.

Но в основном тогдашнее имя Донской народный фронт сделал себе за счет успешной борьбы против Ростовской АЭС. Так что чернобыльский синдром можно считать в какой-то мере катализатором первых опытов инакомыслия.

Политическая практика была немудреной: митинги, плакаты, беседы с прохожими, отношение которых иногда оформлялось в репликах “вешать вас надо!”. Вряд ли научному сотруднику Титенко была по душе роль активиста уличной агитации, но он прошел по этому пути, ибо других способов воздействия на умы сограждан не было. О газете речи быть не могло, да и листовки распространять было страшно. Впрочем, КГБ их не трогал, только сняли один раз в феврале 1990 их митинг на пленку и прокрутили по местному телевидению, чтобы напугать население“рожами отщепенцев”.

С точки зрения коллег появление Бориса Титенко на тусовках ДНФ выглядело зазорным: вроде приличный человек, а в демократы подался — такое тогда было отношение. Он был подающий большие надежды молодой ученый, получавший очень хорошую зарплату — выше профессорской в университете — за командование лабораторией. В институте на него некоторые смотрели косо, но каких-то преследований по политическим мотивам не было. “От режима” Борис Титенко никак не пострадал, скорее, наоборот, мог при том режиме сделать неплохую карьеру.

В ходе бесед с ним мне так и не удалось узнать, что же заставляло его все больше и больше уходить в политику. Борис Титенко считает, что никогда не был провидцем, то есть не мог предугадать будущих политических сражений и побед, а просто искал свой путь в мировоззренческом плане, имел иллюзию реформировать КПСС, а с ней и общество. Он чувствовал серьезные перемены, знал, что общество станет более свободным, хотя практического представления о свободе и всех сопутствующих проблемах не было.

В феврале 1990 года группа ростовских коммунистов организовала на местном уровне движение “Демплатформа в КПСС”, лидерами стали Макаренко, Новакович и Титенко. По сути, ставилась задача реорганизации КПСС через внутрипартийную фракционную борьбу. С марта наладились связи с московскими единомышленниками. Титенко представлял ростовскую организацию в Координационном совете. На местном уровне работа велась в форме митингов и политклуба.

На XXVIII съезде КПСС в июле 1990 года “Демплатформа” вышла из партии. Одновременно, кстати, с председателем ВС РСФСР Борисом Ельциным. В августе Борис Титенко впервые переступил порог обкома. Вместе с Макаренко и Хентовым они пришли на переговоры к Суслину по поводу помещения и газеты. Была иллюзия, что если фракция уходит из партии организованно, то может претендовать на часть имущества. Ничего, конечно, не получилось. Но ровно через год Титенко пришел в обком еще раз — опечатывать кабинеты. А тогда — кто бы мог подумать?

“Демплатформа” уже переживала внутренний раскол. Еще в апреле 1990 года от нее откололся Травкин со сторонниками и создал новую партию. Другая часть “Демплатформы” осенью организовала свою партию, которую сначала так и называли “Демплатформа”, но после учредительного съезда переименовали в Республиканскую партию. 23 декабря 1990 года на конференции Ростовского отделения избрали сопредседателей — Макаренко, Титенко, Новаковича. Примерно в это же время в Волгодонске прошел первый этап учредительной конференции региональной “Демроссии” (в Москве учредительный съезд “Демроссии” состоялся еще 20—21 октября). А 14 января 1991 года в Ростове прошел второй этап конференции под председательством А. Куликова. Протокол вела бессменный документалист и оргработник донских демократов Раиса Гришечкина. Сопредседателями “Демроссии” избрали Вачаева, Зинкина и Рыбальченко. Тогда “Демроссия” объединяла ДПР, РПР, СДПР и исчезнувшую вскоре Партию свободного труда. Раиса Гришечкина к тому времени вступила в РПР.

Новые оргформы мало повлияли на политическую практику. По-прежнему это были в основном уличные акции. Появились, правда, новые митинговые атрибуты — трехцветный флажок, прокламации, московские демократические газеты.

Наладились контакты с демократически настроенными депутатами России Тарасовым, Сидоренко, с союзным депутатом Зубковым.

Несмотря на возросшую активность, трений с ГБ не было. Хотя стукачи, конечно, были. Но их, как выразилась Раиса Гришечкина, “отшелушивали методом вышелушивания”. “Отшелушили” троих, двоих из них Гришечкина видела потом на митинге коммунистов. Были ли они там по работе или по убеждению — неизвестно.

Весной 1991 года в пику официальным профсоюзам в стране развернулось движение Советов трудовых коллективов. Раиса Гришечкина, имея хорошие корни на “Ростсельмаше”, была ответсекретарем городского СТК. Под эту вывеску удалось получить право работать раз в неделю в 423-й комнате горсовета, на Энгельса, 73. В этой комнате размещалась постоянная депутатская комиссия по плану и бюджету, возглавляемая Валерием Мусиенко. Мусиенко относился к демократам лояльно, а его заместитель был членом РПР. 423-я комната стала первым полуофициальным пристанищем ростовских демократов. Кстати, в связи с этим помещением и состоялось знакомство Б. Титенко с В. Чубом.

22 июня 1991 года прошла знаменательная конференция ростовских республиканцев. Отказались от сопредседательства, председателем избрали Б. Титенко, заместителем — А. Куликова, ответсекретарем — С. Васильева. В политсовет вошли Гришечкина, Ямина, Скляренко, Калинина и другие. Сформировали депутатскую группу: Болотин, Новакович, Вакулов, Куликов. Кстати, демократы достаточно плотно общались с депутатами горсовета, которые в целом были настроены более демократично, чем их коллеги в облсовете. Хотя и в облсовете была фракция “Демроссии”, возглавляемая Б. Вачаевым и А. Куликовым.

На той конференции была поставлена задача — создать профессиональную партийную структуру. Членские взносы и продажа довольно популярных и дефицитных газет московских демократов “Арбат” и “Голос народа” позволили организовать ставку освобожденного работника. Им стала Раиса Гришечкина, оставив ради этого престижное место в отделе внешнеэкономических связей “Ростсельмаша”. Это был первый освобожденный партработник в истории демдвижения в Ростове. До сих пор такие вещи позволяла себе только КПСС.

С таким багажом демократы подошли к путчу.

19 августа 1991 года Раиса Николаевна Гришечкина проснулась в 6 часов утра. Пошла на кухню, по радио передавали Чайковского. Раздался звонок, звонила Надя Калинина (вместе работали в демократической группе на “Ростсельмаше”): “Спишь? В стране переворот”. Гришечкина позвонила Борису Титенко и сказала ему примерно то же. Борис Титенко позвонил, в свою очередь, Александру Куликову и сказал ему то же самое, но, как признался А. Куликов, в довольно крутых выражениях. Потом Титенко позвонил в Москву одному из лидеров Республиканской партии Игорю Яковенко, но тот ничего не знал. Перезвонив Гришечкиной, Титенко сказал, чтобы ставила чайник.

Около 7.00 у Гришечкиной собрались Б. Титенко, А. Куликов и  С. Васильев — как раз все руководство регионального отделения Республиканской партии. Ожидали, что обрежут телефоны, что “заметут” — в этом были почти уверены. Позавтракали бутербродами с чаем, мрачно шутя: неизвестно, где и когда в следующий раз поесть придется. Раиса Гришечкина даже приготовила на всякий случай сумку с теплыми вещами и написала записку родственникам. Подумали и решили, что по домам расходиться нет смысла, чтоб не замели втихую. Было решено к моменту вероятного ареста развернуть как можно более активную деятельность. Опыт советских диссидентов свидетельствовал, что антитоталитарная деятельность только тогда может быть успешной и относительно безопасной, когда как можно больше людей знают о ней. Все четверо были “засвеченными” демократическими лидерами и считали, что отступать некуда, единственный путь — держаться вместе, собирать скудную пока информацию, оказывать сопротивление.

На машине Бориса Титенко поехали в 423-ю комнату горсовета. К ним присоединился Новакович, но потом уехал — у него жена должна была рожать. Решили создать штаб демократических сил по защите конституционного строя в РСФСР. Титенко возглавил штаб, Куликов взял на себя функции заместителя и отвечал за контакты с местными властями, поскольку он был депутатом облсовета. Сергея Васильева отправили в другое место, где был телефон — дополнительный канал связи, чтобы он наладил связь с Москвой. На Васильева также возлагалась задача организовать второй штаб, если этот арестуют. Раиса Гришечкина взяла на себя штабные оргвопросы и контакты с местными активистами и с организациями в городах и районах области.

Стали названивать: Васильев — в Москву, Гришечкина — активистам. В Москве было тихо, из окошек ничего не видно, демократы побежали в Белый Дом.

Рассказывает Б. Титенко:

В 11.00 началось заседание президиума облсовета. Воспользовавшись правом депутата, на нем присутствовал А. Куликов. Вел заседание председатель облсовета Л. Иванченко.

Рассказывает А. Куликов:

В этот же день состоялось заседание президиума горсовета под председательством В. Чуба. Было решено разобраться в ситуации и действовать на основании Конституций СССР и РСФСР. На следующий день президиум горсовета передал в исполком распоряжение не выполнять указы ГКЧП. После путча горсовет приобрел еще более демократический имидж благодаря тому, что в его здании находился демократический штаб, а на ступеньках все три дня стояли пикетчики. Впрочем, для демократического имиджа у горсовета были и собственные основания.

Где-то к 11 часам предложили свою помощь предприниматели, на их множительной технике тиражировались документы российского руководства, воззвания, сводки, появились транспортные средства. Тесно сотрудничал с республиканцами руководитель НПП “Керамика” Ельцов, на машинах со своими людьми развозил по вокзалам листовки руководитель торгового дома “Ростовский купец” Андрей Каракаш, предоставил средства связи и копировальную технику будущий президент Фонда защиты предпринимателей
А. Русаков. Многие помогали анонимно. К 12 часам действовала отлаженная система: документы из Москвы сбрасывались на факсы предпринимателей, множились, распространялись. Эта цепочка автоматически исправно работала все дни путча. Борис Титенко свидетельствует, что никогда еще до того, а возможно и после, не удавалось привлечь столько мощностей для передачи и размножения печатных материалов. Все это, разумеется, практически без копейки затрат.

Раиса Николаевна Гришечкина смогла наконец отойти от печатной машинки и заняться координацией информационных потоков и действий активистов. Она раздавала каждому по пакету документов и просила беречь, уверяя, что это последний. Раиса Гришечкина говорит, что даже стукачи ГБ несколько пакетов у нее утащили, но это были, конечно, не последние документы.

Около 12 часов получили по факсу обращение Ельцина, Силаева и Хасбулатова к гражданам России и указ Ельцина № 59, где действия ГКЧП квалифицировались как незаконные и предписывалось указы ГКЧП не выполнять.

На 14.00 в 205-й комнате облсовета было назначено селекторное совещание с городами и районами области. Вел совещание Л. Иванченко. Городские руководители принимали участие лично. Пошел туда и Александр Куликов:

Как же так получилось, что демократы получили документы российского руководства раньше, чем те, кому они адресовались? Отвечает на этот вопрос А. Куликов:

Во второй половине дня в штабе уже работали многие лидеры демократов. Некоторых, правда, найти так и не удалось. Раиса Гришечкина рассказывает, как отыскала одного активного тогда демократа:

Демократический штаб подал заявку на проведение 21 августа общегородского митинга. А вечером 19 августа собрали небольшой митинг в скверике у Богатяновки. Народа было немного и митинговали недолго. На Горького и Кировском стояли ПМГ, но, видно, указаний не было, и милиция никого не трогала.

По историческому опыту ночь ожидали тревожную. Раисе Гришечкиной послали на постой социал-демократа Аркадия Шевцова, чтоб одной не страшно было, если что. Всю ночь перезванивались, интересуясь, дома ли еще соратники. Борис Титенко провел эту ночь между телефоном и приемником, ловил Би-Би-Си и какую-то радиостанцию из Белого Дома. Его старенький транзисторный приемник, закадычный друг диссидентов, так и сгорел в эти две ночи, доконал его путч.

Но это была не единственная жертва. Ночью стало известно, что милиция схватила на Московской трех студентов, которые писали лозунги на здании ВПШ. Вроде бы даже их слегка побили. Пришлось А. Куликову как депутату звонить в областное УВД и вызволять ребят. После путча в УВД оправдывались, что студенты ночью крутились у ларьков, поэтому их задержали (ведь было приказано усилить бдительность). Еще студентов упрекали в нанесении ущерба зданию ВПШ. Конечно, к ответственности за нанесенный ущерб их привлекать не стали, ибо он был нанесен в поддержку Ельцина, но и героев из ребят, слава богу, не сделали. О других каких-либо инцидентах, произошедших во время путча в Ростове и связанных с силовыми структурами, ничего не известно. Известно только, что число правонарушений в Ростовской области в дни путча было даже ниже обычного.

20 августа к 6 часам демократы разослали пикеты к проходным. Самый крупный пикет был на “Ростсельмаше”. Митинги были запрещены, демократы стояли коридором, ни к чему не призывали, держали плакаты да раздавали документы. Тут же их пасли ребята из 1-го отдела завода. Раиса Гришечкина, которую многие на РСМ знали, даже пошла поздоровалась с начальником 1-го отдела, на что он ей сказал, мол, служба у нас такая. А вот с ГПЗ, где директором тогда был Ю. Погребщиков, активисты сообщали, что милиция с вохровцами отогнали пикет от проходной. Это потом послужило основанием для прокурорского расследования в отношении Ю. Погребщикова. Было прокурорское расследование и на “Ростсельмаше”: пришла информация, что типография завода отпечатала указы ГКЧП и листовки распространяются по цехам. Оба дела были потом прокуратурой закрыты.

Ю. Погребщиков позже рассказывал мне, что пикетчики требовали от него и от рабочих остановить завод, препятствовали началу работы. Рабочие были вынуждены оттеснять их, чтобы пройти на завод. Юрий Погребщиков считает, что завод мог бы остановиться только по решению трудового коллектива, директор не имел права сделать это своим приказом.

После пикетов все собрались в штабе. Второй день путча был отмечен ужасным столпотворением. Сработала агитация на вокзалах — потянулись за информацией люди из области. Неведомо как и десятки ростовчан узнали о работе штаба, приносили еду, карандаши, бумагу, деньги без всяких расписок, предлагали помощь в расклейке листовок. Эти три дня стали для многих самыми яркими в жизни. Вспоминает А. Куликов:

Примерно в полдень 20 августа штаб демсил посетили полковник и майор милиции. Их визит сначала встревожил присутствующих. Проще говоря, немногочисленные в тот момент штабисты подумали, что уже все. Но милиционеры объяснили, что получают от ГКЧП и Ельцина распоряжения с одинаковыми требованиями, и потому решили просто охранять порядок. Они попросили Б. Титенко согласовывать с милицией акции штаба, чтобы избежать провокаций, и договорились о совместных действиях. В частности, пикет у горсовета сильно разросся, и любопытные шли к нему прямо с другой стороны Энгельса, создавая угрозу своей безопасности и безопасности движения. А когда постовые стали останавливать ростовчан, ситуация обострилась, милицию стали обвинять в пособничестве ГКЧП. Полковник попросил выделить представителя штаба, и вскоре парень с трехцветнойповязкой стоял вместе с милицией и объяснял прохожим, что к пикету можно пройти и через переход.

Естественно, визит столь высоких милицейских чинов не мог быть несанкционирован руководством. Это было первое официальное признание полномочий самодеятельного штаба, которые в последующие дни стали действительно обширными.

Весь день 20 августа шла работа по уже отработанным схемам: получение информации из Москвы, распространение ее по региону и Ростову, сбор информации о местной ситуации. Вечером опять собрали митинг в сквере у Богатяновской тюрьмы. Народу уже было побольше, и люди были смелее. Хитом вечера стала магнитофонная запись выступления Янаева на только что прошедшей пресс-конференции ГКЧП. Митинганты хохотали и скоморошничали.

Ночью, однако, ситуация резко ухудшилась. Из Москвы сообщали, что по улицам двигаются армейские подразделения. У кого-то родственники жили напротив Белого Дома, им позвонили и узнали, что Белый Дом готовится к штурму, строятся баррикады, слышны выстрелы. Потом из материалов следствия по делу ГКЧП стало известно, что на 3 часа ночи был назначен штурм Белого Дома. В Ростове появились сообщения о первых жертвах, и, конечно, устрашающие. Все мужчины договорились собраться в горсовете, если ситуация обострится, и эта мобилизация все-таки состоялась, около часа ночи даже Аркадий Шевцов ушел со своего поста в квартире Раисы Гришечкиной.

Все понимали, что если Белый Дом падет, то примутся и за них. Не спас бы и депутатский статус некоторых демократов. А. Куликов признался, что в российских условиях в определенной ситуации все эти статусы — вещь эфемерная. Особых заблуждений на этот счет у него не было. Единственное, у местных руководителей в силу личных контактов все-таки были какое-то уважение и оглядка на депутатский корпус. Пустили же демократов на заседание президиума облсовета 19 августа. Борис Титенко был уверен в том, что если возьмут российских руководителей, то местные власти уже не будут колебаться. Раиса Гришечкина была уверена, что гэкачеписты пойдут на пролитие крови.

В ту ночь в штабе всерьез обсуждали два вопроса — возможность перехода на нелегальное положение и возможность создания вооруженных формирований. Кто-то предлагал эвакуироваться в горы Северного Кавказа и продолжить сопротивление. Посчитали, что можно достать около 200 стволов, чтобы удерживать здание горсовета в случае, если их придут арестовывать. Целью было бы удерживать здание несколько дней, чтобы возник общественный резонанс в стране и в мире. Сказалось напряжение тех дней и тревожная неопределенность: взрослые, трезвомыслящие и большей частью безобидные интеллигенты всерьез обсуждали такие вопросы.

Но здравый смысл взял верх, да и обстановка к утру в Москве разрядилась. И все же... Борис Титенко рассказывает:

Но штаб продолжал работу. Еще во время путча были налажены рабочие контакты с прокурором города Бережным. После путча в штаб потекли ручейки и реки информации о том, кто как себя в Ростове вел во время путча. Одни жаждали праведного возмездия, другие сводили счеты. Эту информацию в штабе сортировали и направляли в прокуратуру. Тогда и пошло заявление на Ю. Погребщикова, подписанное председателем штаба
Б. Титенко. Потом Титенко говорил мне, что, по его мнению, Погребщиков так уж явно указам ГКЧП не подчинялся, просто выжидал и предпринимал меры по наведению на заводе порядка, но никакого криминала прокуратура там не нашла. Когда Погребщикова назначали мэром Ростова, он встречался с лидерами партий и сказал им, что, возможно, среди вас сидит человек, подписавший заявление в прокуратуру. Борис Титенко признался, что это сделал он, и спросил, займет ли мэр Погребщиков какую-либо позицию, если путч вновь случится. В общем, этот эпизод осложнил отношения Погребщикова и Титенко, хотя позднее им пришлось стать политическими союзниками.

Вечером 21 августа в Зеленом театре состоялся назначенный ранее митинг, который вместо рабочего стал митингом победителей. Чаша Зеленого театра была битком набита. Открыл митинг А. Куликов, выступали городские руководители и даже заместитель начальника городского УГБ В. Лазовский, которого сначала освистали, но зампредгорсовета Владимир Емельянов объяснил, что ростовские чекисты ГКЧП не поддержали, и публика сменила гнев на крики приветствия. Потом возникла идея пройти по Энгельса шествием, Владимир Чуб тут же дал добро, распорядился насчет охраны порядка. И многотысячная толпа двинулась к облсовету. Подъем духа был небывалый. Народ запрудил всю площадь “под конем”. Уже смеркалось, и в людской массе появилисьлюди навеселе, послышались призывы побить стекла в облсовете и взять его штурмом. Организаторам митинга пришлось приложить немалые усилия, чтобы избежать вспышек благородного, но немотивированного народного гнева. Людей поблагодарили и попросили разойтись.

22 августа над Ростовом впервые взвились трехцветные флаги. Это были флаги РПР, с которыми ходили на митинги, других не было, а сшил их на машинке собственноручно Александр Иванович Куликов. Он и водрузил один из них над зданием горсовета. “Красивые такие получились полотнища”, — с гордостью вспоминает он. Потом штаб заказал в ателье еще два полотнища, но слегка переборщили с габаритами: 3х6 метров. Заказ выполнили чуть ли не бесплатно и в считанные часы. Однако такие огромные стяги на флагштоках не умещались, пришлось повесить их на кронштейнах над входом в горсовет, они придавали зданию праздничный вид. А куликовские флаги еще некоторое время выполняли функцию государственной символики на двух зданиях площади Советов.

23 августа в штаб позвонили и сообщили, что над обкомом летает пепел. Демократы позвонили казакам, сели по машинам и поехали в обком. Казаки, возглавляемые атаманом Ростовского округа депутатом горсовета В. Поповым, подъехали в ту же минуту. Вместе вошли в здание, предъявили милиции удостоверения депутатов, у кого были. Б. Титенко назвал свою должность председателя штаба. Охрана была в растерянности, и вся группа прошла. Проверили здание от подвала до чердаков, нашли в подвале две раскаленные печи для сжигания бумаг. Пеплом действительно был засыпан весь внутренний дворик и даже прилегающие проулки.

Все разбежались по зданию, ходили, заглядывали в кабинеты. Многие были в обкоме впервые. Борис Титенко признавался, что не все приятно было в этой процедуре и не все вели себя достойно. Но действовали не по юридическому регламенту, а по революционному праву. Ясно было, что жгут документы, скрывают какие-то криминальные факты.

Блуждая по кабинетам, вышли на второго секретаря Кравченко и через него уже вызвали Суслина, задавали ему прокурорские вопросы. Появление пепла руководство обкома объясняло просто: жгут документы, срок хранения которых истек. Ответ, конечно, двусмысленный, и даже иносказательный, но со своей внутренней логикой. Тогда же печатью республиканской партии опечатали все кабинеты. А потом уже демократы в качестве понятых вместе со следователями прокуратуры поехали в горком и райкомы.

Б. Титенко свидетельствует, что примерно в это же время ему позвонил В. Зубков, который “штабовал в своей больнице”, и сообщил, что чуть ли не на федеральном уровне найдены какие-то черные списки, и в них отдельно четыре фамилии — Зубкова, Титенко, Клименто и еще кого-то — были обозначены каким-то особым словом, смысл которого интерпретировался как “устранить”.

Этим и можно подвести черту под рассказом о путче. Однако дополнительный материал для размышлений о том, как путч отозвался в Ростове, появился в виде нескольких любопытных откликов на мою статью “Три дня, которые потрясли-потрясли...”, опубликованную в августе 1994 года в 84 номере “Города N”. В статью вошли фрагменты этой главы. После выхода номера мне позвонил один известный ростовский демократ — тот самый, которого Раиса Гришечкина разыскала 19 августа по секретному телефону. Он был возмущен тем, что в статье числятся героями одни лишь республиканцы: “Были там и Вачаев, и Новакович, и...” — он назвал свою фамилию. Действительно, в мое описание попали не все, кто работал тогда с Борисом Титенко. Не говоря уж о том, что ряды героев росли с каждым днем путча, и даже после путча. Некоторое время спустя в “Вечернем Ростове” появилась статья с критикой в мой адрес, впрочем, довольно корректной, где был опубликован, как на доске почета, полный перечень участников штаба демсил. Думаю, это справедливо. (Коллеги из “Вечернего Ростова” нашли удачное название рубрики для той статьи: “Знай наших!”)

Буквально тогда же я столкнулся с откликами противоположного характера. Знакомый работник бывшего горкома КПСС (горком и горсовет, а стало быть и штаб демсил, находились в одном здании) заметил мне, что слишком преувеличен и смешон “героизм” демократов, что на самом деле все проходило тихо-мирно, а вот после путча из опечатанных кабинетов горкома пропали ковры и вазы.

Думаю, и героико-эпический, и иронический, и сатирический варианты восприятия путча могут иметь место. Ростов никогда не был революционером, а участие в чужих революциях всегда имеет самые разнообразные некрасивые стороны; так было и в августе 1991, и в октябре 1993 года.

Конечно, когда простые смертные, и среди них казаки в сапогах, пришли в святая святых — в обком, это было сравнимо с приходом матросов в резиденцию царя. Как в записи египтянина, дошедшей до нас через тысячелетия: “Толпа вошла к жрецам и убила их, и тайны храма лежали открыто”. Крушение, дезориентация сакральных установок общества привели к тому, что те, кто испугался 19 августа, компенсировали потом свой испуг рассказами о своих заслугах, а те, кто испугался 21 августа, компенсировали свой испуг, смеясь над испугом первых. И чем дальше, тем этот феномен явленней.

Интересную оценку деятельности демократического штаба в отклик на мою публикацию в августе 1994 года дал Юрий Погребщиков. Он сказал, что в любом случае историческая заслуга штаба демсил заключается в том, что он раньше других наладил поступление информации по своим каналам, предоставил ее городским властям, и те могли принимать выверенные решения. Все остальное, считает Ю. Погребщиков, в том числе описание опасностей и ожидание арестов, потом заявления в прокуратуру, “носило очень субъективный характер”.

24 августа Леонид Иванченко открыл заседание сессии облсовета. 27-го заседание сессии продолжалось, депутаты Куликов и Вачаев сидели в третьем ряду с края. У Куликова была фельдъегерская связь со штабом в горсовете, ему постоянно приносили документы. Среди них оказалась факсимильная копия постановления Президиума Верховного Совета РСФСР о снятии Л. Иванченко с должности председателя облсовета. Многочисленные сигналы из Ростова сыграли свою роль. А. Куликов попросил слово, огласил текст и передал его в президиум. В зале поднялась буря. Создали комиссию с участием Куликова для проверки истинности сообщения, позвонили в Москву и получили подтверждение.

Примерно в те же дни стало известно, что президент Ельцин намерен назначать глав администраций регионов. Состоялось заседание президиума городского Совета, куда пригласили лидеров демократических партий. На заседании было решено рекомендовать Владимира Чуба на пост главы администрации области. Как утверждали потом республиканцы, среди демократов разногласий относительно кандидатуры Чуба на тот момент не было. От имени штаба демократических сил в Москву была отправлена телеграмма:

В конце августа заместитель председателя штаба демсил А. Куликов вместе с В. Чубом поехали в Москву на представление к государственному инспектору России Махарадзе. Аппарат Махарадзе занимался подготовкой документации по назначению глав, там была страшная суматоха. По всей России глав назначали очень быстро, однако для Ростовской области восшествие губернатора затянулось на полтора месяца.

Потому что начиная с конца августа на Москву из Ростова обрушился шквал заявлений, резолюций митингов и проч. с предложениями различных кандидатур. Как только запахло властью, в рядах демократов вместо единства в антитоталитарной борьбе начались разброд и шатания. Часть “Демроссии”, группирующаяся вокруг социал-демократов, выдвигала кандидатуру председателя новочеркасского горсовета Шаповалова, другая часть, ведомая ДПР, выдвигала кандидатуру российского депутата Тарасова. Все они считали, что назначать надо демократа из своих, и обвиняли республиканцев в пособничестве партноменклатуре, так как Владимир Чуб некогда возглавлял комитет КПСС Пролетарского района. Активно противодействовала назначению В. Чуба группа российских депутатов от Ростовской области. И в Москве заколебались.

Высокопоставленные чиновники из аппарата президента России посоветовали ростовским республиканцам, чтобы их кандидат был в числе трех, которых порекомендует областной Совет. Республиканцы считали В. Чуба вполне проходной фигурой. Наблюдая за ним в дни путча, они убедились, что он готов служить демократическим властям. К тому же с ним уже велись переговоры о создании коалиционного правительства в области.

Но выбор республиканцев объяснялся не только тактическими соображениями. Как много позже объяснял мне Борис Титенко, они тогда вели осознанную линию на раскол местной партийно-хозяйственной номенклатуры. Дальнейшие события подтвердили, что собственных управленческих кадров такого уровня у демократов не было. Значит, надо было искать среди молодой номенклатуры тех, кто согласился бы работать на новую власть. Такой человек потянул бы за собой часть коллег, и, соблазненные новыми постами, они раскололи бы и ослабили партийно-хозяйственную элиту региона. Это ведь в Москве победили демократы, а на местах управленческие и экономические рычаги оставались в прежних руках.

Уж не знаю, оправдалась ли ставка республиканцев на ослабление номенклатуры, но раскол после назначения В. Чуба состоялся: старая номенклатура обкомовского уровня (вместе с ведомственными, профсоюзными и т. д. лидерами того же уровня) группировалась вокруг имени Иванченко, а новая, более молодая номенклатура райкомовского и горкомовского уровня возглавила область и стала оспаривать у старших товарищей ключевые посты. Первая группа исповедовала во многом социалистические убеждения. Молодая, пришедшая к власти партхозноменклатура ассимилировала часть демократов и научной интеллигенции, и взгляды ее, в принципе, можно трактовать как рыночные, хотя объективно члены этой группы имели все же более слабую кадровую подготовку, не пройдя полностью ту школу, которую прошли их старшие коллеги.

Если бы демократы тогда оттолкнули гибко мыслящую часть номенклатуры, считает Б. Титенко, то она опять воссоединилась бы с ортодоксальной частью. Кандидатура В. Чуба оказалась подходящей для реализации принципа “Divide et...”. Говорят, в дни путча на бюро обкома его называли предателем, то есть он уже побил все горшки со своими.

Сессия облсовета 3 сентября 1991 года утвердила для президента три кандидатуры на пост губернатора. В их числе был В. Чуб.

Но раскол в рядах “Демроссии” продолжался. В отсутствие политической культуры дело легко доходило до обвинений, оскорблений, клеветы. Все это значительно подорвало имидж ростовских демократов, в т. ч. в глазах Москвы.

В 20-х числах сентября Борис Титенко объявил о политическом разрыве с депутатом ВС РСФСР Сидоренко. Впоследствии политическая карьера российских депутатов Сидоренко и Тарасова, бывших тогда лидерами части демократов, привела их в ряды оппозиции и в осажденный президентскими войсками Белый Дом.

24 сентября состоялась самая скандальная конференция “Демроссии”, знаменательная тем, что организация развалилась по частям: сначала зал покинуло большинство республиканцев, потом социал-демократы, потом дэпээровцы и т. д. Это была битва всех против всех.

В конце сентября неутомимые на политические инициативы республиканцы опубликовали “Платформу демократов-реформаторов”, в которой заявили, что с партхозноменклатурой себя не отождествляют, но призвали использовать кадровый потенциал прогрессивной части номенклатуры. Бывшие соратники тут же назвали платформу “запасным аэродромом для партноменклатуры”.

8 октября 1991 года президент Ельцин подписал указ о назначении В. Ф. Чуба главой администрации Ростовской области. 14 октября Владимир Чуб приступил к работе на новом посту.

Былой дружбы в “Демроссии” уже не наблюдалось, но и споры сами собой затихли, ибо повода теперь не было. И только радикальные демократы, ведомые Валентином Скляренко, долго не могли прийти в себя и сами себя называли “невостребованными демократами, оттесненными партноменклатурными прихвостнями”. (“Город N”, сентябрь 1992 года. )

В начале эпопеи с назначением губернатора республиканцы вели с В. Чубом переговоры о коалиционном правительстве. Оговаривалось, что они претендуют на два поста на уровне замов — на пост госсекретаря для Б. Титенко и на пост зама по кадрам для А. Куликова. По горячим следам после путча такие назначения были вполне реальны. Но полуторамесячная отсрочка и разборки в демдвижении понизили шансы демократов, и претендовать на какие-то ключевые посты они уже не могли. Это автоматически уменьшало обязательства В. Чуба по отношению к республиканцам, обе стороны это понимали.

В конце концов В. Чуб предложил две должности на уровне начальников отделов. Политсовет РРО РПР решил, что должность начальника отдела кадров важна — как раз шло назначение районных глав, и этот пост занял Александр Куликов. Что касается Б. Титенко, то было решено, что хоть и важна позиция начальника отдела для выражения взглядов партии, но уровень влияния на данном посту не будет стоить того, чтобы ослаблять руководство партийной организации. И Борис Титенко отказался от поста начальника отдела областной организации.

Партия активно развивалась, имела аппарат из нескольких освобожденных работников. В конце 1991 года перешел на освобожденную партийную работу и Борис Титенко, оставив должность завлаба в своем НИИ. Партия уже имела постоянное помещение. Взносов и выручки от продажи газет не хватало, с этого времени и в последующие годы партийная касса пополнялась довольно узким и постоянным кругом предпринимателей - единомышленников.

Кстати, когда в декабре 1991 года группа проектировщиков “Города N” искала источник инвестиций, то как вариант рассматривалась и Республиканская партия. Борис Титенко проявлял интерес, но после долгих и безрезультатных переговоров мы поняли, что, во-первых, у партии не хватит денег на такой проект, а во-вторых, в сотрудничестве с РПР трудно будет сделать экономический еженедельник.

Конец осени 1991 года и всю последующую зиму шло назначение глав администраций городов и районов области. Борис Титенко и его соратники решили активно влиять на этот процесс. Проводились консультации с местными активистами. Борис Титенко говорит, что демократам еще раз пришлось убедиться, насколько слаб их кадровый потенциал. В 23 районах области, это примерно половина, демократы смогли предложить своих кандидатов, в 12 эти кандидаты были более-менее проходными, и лишь в 8 районах главами были назначены люди, предложенные демократами.

Но даже и потом кадровые проблемы демократов давали о себе знать. Ставленники демократов зачастую не могли противостоять давлению местных мафиозных кланов и либо сливались с ними, либо уходили. Один даже оказался в нервной клинике. Некоторые не выдерживали испытания властью и становились чинушами почище прежней номенклатуры. Иногда даже говорят, что порой легче достичь взаимопонимания с чиновниками из прежних, чем с новой номенклатурой. Борис Титенко считает, что предложи им тогда власть, взять ее было бы некому. Необходимы были демократические убеждения, управленческая состоятельность и воля для борьбы с местными кланами — людей с такими качествами по области были единицы.

Выдвижение кандидатов в районах оказалось хорошим подспорьем в партийном строительстве. Местные активисты хотели влиять на процесс назначения, и когда на них выходили со своими возможностями ростовские республиканцы, то автоматически устанавливались крепкие политические контакты. После трех месяцев напряженной работы республиканцы получили в Ростовской области довольно разветвленную и отлаженную инфраструктуру, которая пригодилась в следующих политических и предвыборных кампаниях.

В это же время Бурбулис активно продвигал идею местных комитетов российских реформ, сеть которых в стране призвана была обеспечить дополнительную управленческую и контролирующую вертикаль в пику административным структурам, остававшимся в руках партноменклатуры. Комитетам реформ обещались немалые полномочия. Областной КРР возглавил Борис Титенко. Идея КРР привлекала местных общественников, не сумевших попасть традиционным путем в управленческие структуры, и также послужила консолидации районных активистов вокруг РПР.

В конце концов получилось, что мозговой, инициативный и организационный центр “Демроссии” почтиполностью совпадал с аппаратом Ростовского отделения Республиканской партии. В январе 1992 года была собрана первая послераскольная конференция “Демроссии”, где оказалось, что большинство стоит на “Платформе демократов-реформаторов”. Сопредседателями “Демроссии” были избраны лидеры партий — Титенко (РПР), Емельянов (СДПР) и Петров (ДПР). Правда, оставались еще радикальные демократы, проведшие свою конференцию. Участники обеих конференций поисключали друг друга из “Демроссии”, но лишиться этого имени пришлось потом все-таки радикальным демократам, которые пытались впоследствии организовать группу “Гражданское возрождение” (осень 1992 года). Последовательная и расчетливая тактика позволила республиканцам не только удержаться в рамках движения “Демроссия”, но и стать лидером движения. Информационно-аналитический центр областной администрации в октябре 1992 года писал в аналитической записке для губернатора:

В 1992 году политическое влияние ростовских демократов на местную власть особо не проявлялось. Зато республиканцы развернули широкую кампанию по пропаганде приватизации и экономическому консультированию населения и начинающих предпринимателей. Приватизация должна была бы сопровождаться мощнейшей официальной пропагандистской и информационной кампанией, но этого не было, и такую функцию взяли на себя республиканцы. По своим каналам в Москве они получали пакеты документов по приватизации и распространяли их по районам. За документами обращались даже представители органов власти. В Москве и Санкт-Петербурге республиканцы обучили нескольких специалистов, и те потом давали в Ростове бесплатные консультации, на которые люди шли толпами. Проводились семинары с участием московских специалистов как для начинающих предпринимателей, так и для профессионалов — по акционированию, по ценным бумагам, по земельной реформе и т. п. Я присутствовал на одном или двух таких семинарах, люди приезжали из глубинки, где был буквально информационный голод, старались утащить как можно больше любых документов, ловили каждое слово лектора. Республиканцы напали, что называется, на жилу. Борис Титенко вспоминает:

Осенью 1992 года РРО РПР имело штаб-квартиру на углу Чехова и Энгельса, аппарат из пяти освобожденных работников, компьютеры, приличный актив, выпускалась даже своя газета “Выбор”, которая имела неплохие шансы, если бы партийцы ее слишком не политизировали. По многим параметрам это была самая сильная партийная организация в Ростове.

Началась кампания по сбору подписей за проведение референдума о частной собственности на землю. В Ростовской области “Демроссии” удалось собрать около 100 тысяч подписей — больше, чем в любом другом регионе России. Борис Титенко считает, что этим был развенчан миф о традиционном консерватизме Ростовской области. Так или иначе, но на ростовских демократов обратили внимание не только в Москве, но и за рубежом. В комнате председателя РРО РПР на втором этаже углового здания на Чехова—Энгельса, прямо над цветочным рынком, побывали представители посольств, как уверяет Б. Титенко, всех крупных капиталистических держав, за исключением Японии. В западных средствах массовой информации прошли материалы о том, что крупнейший аграрный регион России высказался за частную собственность на землю.

Успех ростовской организации демократов привел к тому, что в конце 1992 года представилась возможность пройти обучение по политической теории и практике в США. Борис Титенко подучил английский и уехал в конце февраля 1993 года на двухмесячную стажировку в Институт Крибла. Миллионер Крибл, сухонький жизнерадостный старичок, владелец огромной химической корпорации, занимался на пенсии тем, что распространял по миру опыт американской демократии. Сразу после стажировки Борис Титенко организовал семинар Института Крибла в Ростове. Приехали сам Крибл, высококлассные политологи, юристы. Потом был проведен семинар с участием Международного республиканского центра, были еще подобные семинары.

21 сентября президент Ельцин издал указ о прекращении деятельности Советов и назначил дату выборов. Сразу после этого, в конце сентября, Борис Титенко был в Москве на семинаре “Выбора России”, потом на политсовете РПРФ. Там решили, что указ надо поддержать, ликвидировать двоевластие. Пусть указ и недемократичен, но это лучше, чем национальная катастрофа, — объяснял Б. Титенко.

В воскресенье, 3 октября, ростовские республиканцы проводили свою конференцию. Вернулись под вечер в штаб-квартиру, включили телевизор и увидели, что в Москве начались столкновения. По традиции, создали штаб, оповестили областную администрацию. Ночью стало ясно, что ситуацию в области В. Чуб контролирует и тут ничего не случится, а вот в Москве шел штурм Останкино. Борис Титенко узнал, что казаки готовят отряд добровольцев в Москву, позвонил атаману Союза казаков Области Войска Донского Каледину и договорился о том, что демократы соберут сотню и присоединятся к казакам. Потом Б. Титенко позвонил Владимиру Емельянову и сообщил, что демократы отправляют добровольцев через Новочеркасск в Москву. Емельянов “за” не был, но, по свидетельству Б. Титенко, к инициативе демократов отнесся с уважением.

Сотню, конечно, не набрали, но заполночь 17 демократов во главе с Титенко выехали в Новочеркасск, чтоб присоединиться к казакам, для тех вроде бы готовили самолеты. Предполагалось, что в Москве добровольцам выдадут оружие и они выступят в защиту демократии. Вопрос опять стоял жестко. Борис Титенко признавался мне, что его всегда внутренне тяготила готовность принять участие в гражданском конфликте, это было бы трагедией для него. А с другой стороны, был штурм, боевые действия, Титенко считал, что нельзя позволить совершить переворот, надо подавить мятеж в Москве и тем самым спасти регионы. Под утро ситуация стабилизировалась, и атаман Каледин уже напоминал Борису Титенко, как демократы выступали против казаков.

Потом была предвыборная кампания. Региональные политические лидеры выдвигались по спискам своих партий. Если партия набирала определенное число голосов, то в депутаты Думы проходили не только кандидаты из федерального списка партии, но и кандидаты, стоящие первыми в региональных списках. Если в данном регионе партия получала особенно много голосов, то проходили и вторые-третьи кандидаты из регионального списка. Борис Титенко шел первым в региональном списке “Выбора России”, вторым был лидер ростовских социал-демократов Михаил Емельянов. Где-то в ноябре 1993 года, за месяц до выборов, появилась уверенность, что “Выбор России” наберет в Ростовской области достаточное число голосов хотя бы для того, чтобы прошел первый кандидат из регионального списка, то есть Борис Титенко.

Раиса Гришечкина именно с этим временем связывает первые признаки ситуации, приведшей ко второму расколу в рядах донской демократии. Аппарат “Выбора Дона” был отселен в другое помещение, наметилась трещина в имущественных отношениях.

Раскол состоялся весной 1994 года, после того как депутат Госдумы Борис Титенко подписался под заявлением о создании партии “Демократический выбор России” (ДВР) и объявил о создании ее регионального отделения в Ростове.

Некоторые ростовские демократы, в том числе часть республиканцев во главе с Р. Гришечкиной, отказались входить в партию Гайдара. Раиса Гришечкина еще осенью 1993 года заняла пост председателя ростовской “Демроссии” вместо возглавившего “Выбор Дона” Бориса Титенко и теперь считала, что нельзя разрушать ни “Демроссию”, ни “Выбор Дона” ради создания пропрезидентской партии. Гришечкина высказывала критические замечания в адрес Ельцина в том плане, что он уже разрушил все, что было надо, и его время ушло.

Состоялись некрасивые истории с политическими разводами, традиционными параллельными конференциями и т. д. В конце концов после федерального съезда Ростовское отделение РПР распалось на три части. Группа во главе с Р. Гришечкиной вышла из РПР и решила создавать новую партию “Демократическая альтернатива”, предполагая объединится потом с социал-демократами, группой Скляренко и другими в движении, ставящем своей целью поддержку Явлинского на президентских выборах. Группа во главе с Титенко вышла из РПР, чтобы создавать ДВР Гайдара. И часть республиканцев сохраняет вывеску РПР. Эту часть возглавляют Сергей Васильев и брат Бориса Титенко Михаил.

Сам Борис Титенко выделяет в современной политической картине Ростова, нарисованной в смутных расплывающихся контурах “Демроссии”, несколько политических формирований. Есть социал-демократы, левым крылом примыкающие к коммунистам. К социал-демократам он относит Гришечкину. Левее нее — те, кто идет за ДПР, партией Руцкого. Потом идут “лейбористы” (так Титенко называет ростовских социал-демократов — М. Емельянова, В. Байбуртяна и их соратников). И правее них стоят остатки республиканцев и создаваемая партия Гайдара “Демократический выбор России”, исповедующая либерально-консервативные идеи. Вышли родом из “Демроссии” и те, кто впоследствии стал коммунистом или национал-патриотом — столь разных людей могло объединять в смутное время демократическое движение.

Что же касается бережного отношения соратников к “Демроссии”, то Титенко считает, что движения не создаются, они существуют или нет, когда для этого есть объективные основания. Когда было антитоталитарное движение, находились соответствующие оргформы — Донской народный фронт, “Демроссия”. После уничтожения тоталитаризма “Демроссия” стала протопартийной структурой и потихоньку изжила себя, развалилась на амбициозные группировки, оспаривающие право на вывеску, на помещение, на имущество.

Как и во времена первого демраскола, Бориса Титенко и его соратников обвиняют в приверженности номенклатуре — и не без оснований. Либерал-консерваторы по шкале респектабельности традиционно стоят не на самом плохом месте, и в этом смысле можно только порадоваться, что хоть одна партия воспроизводит культурные нормы, наработанные европейской цивилизацией, а не изобретает велосипед. Бывшие демороссы дифференцировались не только по политическим убеждениям, но и по социальному статусу, закрепленному в метком выражении из Оскара Уайльда: “Выступать надо с либералом (сейчас О. Уайльд сказал бы: “с демократом”. — А. М.), а ужинать с консерватором”.

Гайдар и с ним Титенко стремятся создать партию, имеющую вес за счет качества ее членов, и привлекают в первую очередь людей со статусом. Создание новой партии поддержали первый заместитель губернатора области Владимир Емельянов, депутат Госдумы Алла Амелина, начальник городской налоговой инспекции Юрий Распопов, начальник Ростовского антимонопольного управления Павел Субботин, начальник отдела кадров областной администрации Александр Куликов и т. д.

Бывшие демороссы упрекают Титенко в недальновидности: вдруг еще придется выступать в коалиции. Но Борис Титенко не уверен, что в будущем возникнет задача объединится для противостояния кому-либо столь же могущественному, как некогда КПСС. Стало быть, можно сделать вывод, что с сегодняшними оппонентами партия Гайдара рассчитывает справиться своими силами. Впрочем, Титенко считает, что в зависимости от расклада сил на предстоящих выборах можно будет создавать временные коалиции с бывшими соратниками, жить же постоянно по уставу движения он не хочет, считая эту политическую форму сегодня неэффективной.

Будучи избран депутатом Госдумы, Борис Титенко собирался больше работать на региональном уровне. Но, как он уверяет, зачастую не особенно спрашивая его согласия, его все больше стали привлекать к политической работе в Москве. Титенко отказался от поста ответсекретаря думской фракции “Выбор России”, но его все равно заочно избрали в бюро фракции координатором по Югу России. Потом включили в оргкомитет партии “Демократический выбор России”, где он так же отвечал за Юг России. На заседании политсовета партии Титенко узнал, что его выдвигают председателем комиссии ДВР по политическим инициативам и подготовке заявлений. Титенко данная сфера интересует, поэтому отказываться он не стал, выполнял в этой комиссии поручения Гайдара по проработке акций, заявлений и т. п. При создании ДВР Титенко пришлось вспомнить и навыки пропагандиста: по поручению лидера партии он читал для товарищей лекции по партийному строительству. Б. Титенко признается, что в партии очень высока партийная дисциплина и уровень политического самосознания: отказываться от работы, так же как пропускать заседания политсовета, просто неудобно.

В Думе Титенко назначен председателем подкомитета по региональной политике в чрезвычайных ситуациях. С октября ему выделяют четырех штатных сотрудников, он начнет налаживать связи с соответствующими министерствами.

У Титенко своеобразное отношение к понятию “политическая карьера”. Я все пытался узнать, претендует ли он на какие-либо посты в регионе или намерен продвигаться в Москве. Вот что он ответил: