Предметом данного раздела является дискурс академика Сахарова, точнее, один из его текстов - "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе", датированный 1968 годом. Сам А.Д.Сахаров так характеризует роль этой статьи в своей деятельности правозащитника: "В начале 1968 г. я начал работу над книгой, которую назвал "Размышления...". В ней я хотел отразить свои мысли о самых важных вопросах, стоящих перед человечеством... Основные мысли, которые я пытался развить в "Размышлениях", не являются очень новыми и оригинальными. В основном это компиляция либеральных, гуманистических, "наукодемократических" идей, базирующаяся на доступных мне сведениях и личном опыте. Я оцениваю сейчас это произведение как эклектическое и местами претенциозное. Тем не менее основные его мысли мне дороги. В работе четко сформулирован представляющийся мне очень важным тезис о сближении социалистической и капиталистической систем... как единственной альтернативе гибели человечества". В качестве объекта исследования этот текст значим по ряду причин: примерно с этого периода начинается сближение Сахарова с советским инакомыслием, которое к этому моменту начинает складываться, - сам Сахаров называет годом появления советского диссидентства 1966 г. Создается новая речевая практика, отражающая отличную от власти систему ценностных установок. Мировоззренческое сближение Сахарова и "диссидентов", очевидно, должно получить свое подтверждение и в дискурсе: через наличие смысловых инвариантов, через близость выражающих их языковых средств. С другой стороны, академик Сахаров - крупнейший ученый современности, физик-ядерщик - не мог не привнести и в свои философско-публицистические работы элементы научного стиля, характерные для той дискурсивной практики, в русле которой он творил на предыдущем этапе. Научный стиль наименее подвержен индивидуализации и риторическим изобретениям, оказывающим эмоциональное воздействие на аудиторию. В какой мере дискурс ученого-правозащитника близок публицистическому дискурсу данного временного периода вообще и дискурсу инакомыслия в частности? Как дискурс Сахарова, знавшего в силу своей близости к смертоносному оружию больше других о хрупкости человеческой цивилизации, соотносится с другими парадигмами текстов 60-ых годов? Несет ли он в себе черты принципиального отличия, свидетельствующего о другой мыслительной работе (= "работе компьютера по иной программе")? Каковы риторические приемы в 

Итак, обратимся к тексту, ставя перед собой те же, что и в предыдущих главах, задачи: проследить его рождение от начальных, базовых идей до их риторического обеспечения. 

Текст Сахарова гораздо более объемен, нежели предыдущие - он занимает 20 журнальных страниц. Он многотемен и "многомирен" - охватывает окружающую действительность и два альтернативных будущих мира - "мир катастроф" и "мир разрешенных конфликтов - объединенного, сотрудничающего человечества". "Антиутопия" и "Утопия" - обозначили бы этот жанр литературоведы. К внешним приметам, обозначающим его принадлежность к научному дискурсу, можно отнести структурирование материала - выделение глав, подразделов, наличие выводов в конце каждой из глав, также структурированных посредством нумерации (1., 2., 3. и т.д.), большое количество лексики, не имеющей хождения в широком обиходе и связанной, скорее, с научной тематикой: "радиоактивная пыль", "геогигиена", "баланс", "производительные силы" и т.д. (Вспомним, что структурирование текста посредством нумерации отмечалось нами в дискурсе инакомыслия). 

Определенный интерес в дискурсе Сахарова представляет номинация говорящего. Публицистический и научный дискурсы различаются в этом плане между собой. В публицистике, где описывается личное отношение к некоторому референту, говорящий обозначает себя через такую форму выражения субъективности, как местоимение "Я". В сфере познавательных отношений дело обстоит несколько иначе. "...Организация сферы субъективности в познании построена таким образом, что всякий индивид здесь скрыт за некоей универсальной маской Всеобщего субъекта и говорит от его лица, а не от своего собственного. В противном случае ученого упрекают, что его высказывание есть его лишь личное мнение..." (Парахановский 1990, 64). Такая особая организация субъективности "была прежде всего характерна для советской науки, где обязательной формой выражения говорящего считалось местоимение "мы" или безличные конструкции типа "думается", "представляется"(там же). (Американские лингвисты, напр., Ч.Филлмор, позволяют себе в научном дискурсе употреблять местоимение "Я"). 

В тексте "Размышлений" используются три формы обозначения субъекта: "я" - "мы" - "автор". В использовании этих форм наблюдается определенная система. Местоимение "я" используется, когда отправитель дискурса выступает как субъект рассуждения, мнения, как мыслитель -ученый: "Я думаю, что разумным методом решения этой деликатной проблемы явился бы не партмаксимум...", "Я считаю, что в ходе экономической реформы..." и т.д. 

"Мы" - обозначает говорящего как представителя генерации, живущей на планете во второй половине ХХ века: "Мы живем в быстроменяющемся мире... Научное изучение... нашего вмешательства /в природу/ явно отстает от темпов происходящих изменений" и т.д. 

Вместе с тем в тексте встречается местоимение "мы" как конвенциональная форма обозначения говорящего в научном дискурсе, где носитель определенного рассуждения и дискурсивного действия (аргументации, умозаключения) "скрывается за универсальной маской": "Приведем лишьразрозненные примеры...", "Суммируя содержание первых разделов, мы приходим к выводу..." и т.д. 

"Автор" - обозначение субъекта определенных политических воззрений, непосредственно 

Можно сказать, что наиболее последовательно в дискурсе осуществляется употребление местоимения "я". Это местоимение имеет эпистемическую значимость, называя субъекта полагания, которое выражается глаголами "думать", "считать", "полагать" (Арутюнова 1989, 8). Даже если в тексте эти перформативные глаголы отсутствуют, предложение может быть трансформировано таким образом, что соответствующий глагол может появиться: "Я не против социалистического принципа " = Я не считаю социалистический принцип предосудительным . Н.Д.Арутюнова отмечает особые прагматические коннотации "Я"-установки полагания - "снятие категоричности утверждения, подчеркивание того, что выражается суждение, основанное на личных сведениях и впечатлениях" (там же, 16). Эпистемическое "Я" обычно вводит суждение, являющееся мнением-ответом на некоторый поставленный в других дискурсах вопрос - "Я" отвечает на этот вопрос, предлагает решение проблемы, поставленной Другим, и таким образом, как бы выражает диалог мнений, имплицитно предполагая наличие другого: "Хочу подчеркнуть, что я не против социалистического принципа оплаты по количеству и качеству труда..". 

"Автор" позволяет говорящему посмотреть на свои действия со стороны, стать как бы не-Другим. В тексте Сахарова "автор" - субъект или интеракциональных действий, осуществляемых во взаимодействии с Другим ("автор благодарит", "автор концентрирует внимание...", "автор обращается к руководству страны"), или ментальных состояний ("автор понимает"), которые могут быть переданы и перцептивным глаголом "видеть": "Автор понимает спорность многих положений статьи" = "видит спорность". (О различии "полагать" и "видеть" см. Арутюнова 1988). Основное различие, на наш взгляд, между ментальными состояниями, передаваемыми "видеть" и "полагать", заключается в том, что объект полагания имеет ментальную природу, бытует, содержится в мыслях: "Я думаю, что нужно делать так". Того, что передается пропозицией, с такой установкой может не быть в действительности, "эпистемическая модальность", в отличие от содержания пропозиции, вводимой "видеть". Если автор понимает спорность статьи, то это означает, что статья имеет реальную природу (онтологическая модальность). Ср.: "Я думаю, что ты глуп". "Я вижу, что ты глуп". Вторая фраза, в отличие от первой, констатирует некоторое положение вещей. "Автор" - социальная ипостась говорящего, совершающего речевые действия. Речевое действие всегда ориентировано на Другого - оно является реакцией на его действия или их предвосхищением. "Автор понимает спорность многих положений статьи, его цель - открытое, откровенное обсуждение... Автор очень хорошо понимает, какие уродливые явления... рождает эгоистический принцип капитала, когда он не испытывает давления социалистических прогрессивных сил; он думает, однако, что прогрессивные люди на Западе понимают это лучше его... Автор концентрирует внимание на том, что у него перед глазами..." В приведенном фрагменте есть фразы, где Сахаров выступает как субъект мнения (он думает... и т.д.) Здесь, по нашей версии, должно быть употреблено местоимение "Я". Однако следует учесть, что эта фраза помещена между двумя другими, где отправитель дискурса выступает как субъект действия. Очевидно, фразы, находящиеся в обрамлении двух с субъектами действия, дабы не было нарушено единство обозначения, 

Возможно и несколько иное объяснение употребление имени "автор", а не местоимения "я" в дискурсе Сахарова. "Я" онтологической модальности (реальной, бытийной) - более эгоцентрично - тот, кто выражает себя через "я", вносит в текст его субъективность, весь круг связанных с "я" прагматических коннотаций: самолюбие, выделение себя из континуума и моделирование этого континуума относительно себя (что проявляется в значении дейктических слов "здесь", "там", "теперь" и т.д.) Ср.: Я благодарю за предоставленную возможность - "Автор благодарит за предоставленную возможность ". В первом случае внимание в большей степени концентрируется на субъекте действия, поскольку в других случаях он может и не выражаться отдельным словом - глагол первого лица своим окончанием укажет на него: "благодарю за оказанную помощь". Включение же "я" в определенно-личные (или неполные в другой трактовке) предложения концентрирует внимание именно на том члене, позиция которого в предложении может быть и не заполнена. Видимо, поэтому "в науке стремление говорить от первого лица выглядит достаточно нескромным" (Парахановский 1990, 65). 

Таким образом, обозначение говорящего в тексте "Размышлений" также говорит о такой жанровой природе текста, как научная публицистика. Здесь и принятая в научном дискурсе обезличивающая форма "мы", и берущая на себя ответственность, окрашенная страстями форма "я", и отчуждающаяся от собственной субъективности форма "автор". Ученый, человек, философ - вот субъект дискурса, отражающийся в этих формах. 

Столь же разнообразны обозначения Другого в дискурсе "Размышлений". Текст несет в себе все знаки прямого диалога - и здесь Сахаров выступает чаще не как бесстрастный мыслитель, а как человек, непосредственно выражающий свое отношение к неприемлемой для него позиции Другого. 

1. "Я мысленно слышу тут вопли о ревизионизме и притуплении классового подхода..." Существительное "вопли" является резко негативным оценочным обозначением предполагаемой речевой реакции Другого. "Первая реакция обывателя, когда он узнает о существовании проблемы: "Они сами виноваты, почему "они" так сильно размножаются?" Здесь эксплицитно смоделирован возможный диалог между носителем научного знания (проблемы) и Другим. Этот Другой, чья позиция расходится с позицией говорящего, обозначен говорящим как "обыватель". Существительное "обыватель" имело в период действия советской идеологии отрицательные коннотации, поскольку

2. "Часто в качестве главного ущерба от маоизма называют раскол мирового коммунистического движения...", "Обычно в наших пропагандистских материалах пишут...". Здесь используются неопределенно -личные предложения для обозначения Другого, того, с кем автор вступает в полемику. Такая форма обычна для научного дискурса. Полемичность задается употреблением детерминантов "часто", "обычно", указывающих на неоригинальность, банальность определенных взгядов, чем одновременно у реципиента создается ожидание новизны воззрения, которое выскажет говорящий в последующем тексте. Этим же способом привлекается внимание к последующему фрагменту дискурса, содержащему изложение авторского взгляда на неоднократно обсуждавшуюся в прошлом проблему. Такая форма обозначения оппонента, характерная для научного дискурса, коррелирует с номинацией самого говорящего через "мы" - наиболее принятой формой научного дискурса. Так же, как за "мы" скрывается некоторый субъект познания, с одной стороны, лишенный индивидуальности, с другой - "умноженный", более весомый, так и за неопределенно-личной формой сказуемого скрывается некто, кто представляет накопленное до говорящего знание - обезличенный и "умноженный" одновременно (этой формой множественного числа может быть обозначен и одиночный представитель определенных воззрений). 

3. "Руководство нашей страны и наш народ должны знать, что позиция этого человека в корне расходится с чаяниями... нашей интеллигенции. Руководство нашей страны должно понимать...". "Вероятно, автор не дождется таких же комплиментов от товарища Медведева..." В дискурсе подобного типа Другой обозначен безоценочной формой 3-го лица. Такая форма обычно относится к лицу, в непосредственном диалоге не участвующему, т.е. отчужденному, отстраненному от него, и характерна скорее для стиля официальных документов. Она соответственно коррелирует с номинацией говорящего посредством третьего лица. 

Таким образом, анализ номинаций говорящего и Другого в дискурсе Сахарова позволяет усмотреть определенную систему соответствий 

Таким образом, уже внешние показатели свидетельствуют о наличии черт, хaрaктеризующих данный дискурс не как чисто научный (впрочем, об этом говорит само название текста: "Размышления" - жанр явно не научный, скорее это - субъективное восприятие и оценка действительности. Но о чем "Размышления"? - "О прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе" - объект размышлений явно выводит мыслительный акт за пределы интимных, камерных состояний). С другой стороны, уже на этом уровне проявляется некоторая общность с двумя дискурсами, принадлежащими разным направлениям общественной мысли (вспомним, что позднее сам Сахаров отмечал некоторую эклектичность его первой публицистической работы). 

В самом начале текста - коммуникативно сильном его месте, наиболее запоминающемся реципиенту, - обозначена центральная оппозиция дискурса: научный - ненаучный метод руководства с позитивным первым членом. "Озабоченность автора питается сознанием того, что еще не стал реальностью научный метод руководства политикой, экономикой, искусством, образованием и военным делом". Считать эту оппозицию центральной позволяет вербализация фрейма "научный подход" абсолютно во всех семи пунктах работы: "Введение", "Угроза термоядерной войны", "Угроза голода", "Проблемы геогигиены", "Угроза расизма...", "Угроза интеллектуальной свободе", "Основа надежды", "Заключение". Декларативные знания, связанные с номинацией "научный метод", эксплицируются в соответствии с правилами научного дискурса сразу после введения номинации самим автором: "Научным" мы считаем метод, основанный на глубоком изучении фактов, теорий и взглядов, предполагающий непредвзятое, бесстрастное в своих выводах, открытое обсуждение." Лексема "научный" встречается в каждой главе текста, независимо от ее содержания: Введение - "научная интеллигенция", "научный метод" (2), "научно-техническая революция"; 1 гл. - "научная методология"; 2 гл. - отсутствует; 3 гл. - "научное изучение"; 4 гл. - "отдел науки, научная интеллигенция"; 5 гл. - "развитие науки"; 6 гл. - "научно-демократический подход к политике"(2), "научные методы политики", "научное предвидение последствий"; 7 гл. - сам термин "научный" отсутствует, однако в последней фразе текста присутствует часть его дефиниции: "открытое, откровенное обсуждение в условиях гласности". Таким образом, практически создается рамочная композиция, обычно используемая в текстах небольшого 

"Ненаучный подход/метод" в тексте не эксплицируется однако декларативные знания, связанные с этой номинацией, в дискурсе очерчены: "Свобода мысли в современном обществе находится под тройной угрозой: со стороны рассчитанного опиума массовой культуры, со стороны трусливой и мещанской идеологии, со стороны окостенелого догматизма бюрократической олигархии и ее излюбленного оружия - идеологической цензуры". Таким образом, свободе мысли как необходимой части научного подхода противостоят: 1) массовая культура - содержание раскрывается через называние способов и следствий ее действия: "оболванивание", "цензурирование", "снижение интеллектуального уровня", "антиинтеллектуализм". Синонимом "оболванивания" в тексте является номинация "оглупление массовыми мифами". "Оболванивание" и "оглупление" имеют общий семантический компонент с лексемой "идиотизм", встречающейся в тексте в сочетании "идиотизм культа" (т.е. не способный к мыслительным операциям); 2) эгоистическая мещанская идеология . Лексема "мещанский" встречается также в тексте в словосочетании "зоологический мещанский антисемитизм" и имеет общий семантический компонент с используемыми в тексте синонимами "мещанина" - существительными "обыватель" и "филистер"; 3) догматизм бюрократии . Лексема 

Дискурс Сахарова разворачивается в трех возможных мирах: реальном, мире катастроф будущего (жанр возможной антиутопии) и мире разрешенных проблем (жанр утопии). Два последних возможных мира находятся в состоянии альтернативы по отношению друг к другу и каузально объединены с миром настоящим: если развитие событий осуществится по научному варианту, каузируется спасение цивилизации, по ненаучному - мир катастроф. Такова "картина мира" в дискурсе акад. А.Д.Сахарова. 

Метафора жизнь требует научного подхода определяет модальность дискурса - необходимость . Она проявляется в дискурсе через лексические средства - в заключительной части текста семь раз использовано слово "необходимо" - с него начинается каждый вывод: 

1. "необходимо всемерно углублять стратегию мирного сосуществования"... 

2. "необходимо разработать Закон о печати и информации..." 

3. "необходимо..." и т.д. 

Перед нами эпистемическая модальность долженствования, выражающая мнение автора относительно некоторого порядка вещей: "Все антиконституционные законы, несомненно, должны быть отменены". Вводное слово обнаруживает авторскую оценку ситуации. На наш взгляд, особенность модального характера сахаровского дискурса заключается во взаимопереплетении модальностей, переходе эпистемической в алетическую, - выражающую потенции объективного мира, - и далее - в деонтическую, описывающую и предписывающую нормативное поведение. Так, в вышеприведенной фразе выражение "должны быть" может передавать как мнение об объективных тенденциях развития, ведущих к отмене антиконституционных законов, так и предписание определенной деятельности, необходимой для сохранения человечества. 

С разной текстовой модальностью связано описание в дискурсе двух возможных миров. Мир катастроф описывается в эпистемической модальности долженствования: Я знаю, что будет (должно быть) так. Мир спасенный существует в эпистемической модальности возможности: Я знаю, что может быть так. Модальность долженствования, необходимости обусловливает рельефность, изобразительность повествования о мире катастроф, ибо то, что должно быть, - будет (Сахаров - физик-ядерщик, он знает, как это будет): "При взрыве одного такого заряда над городом возникает зона 

"1-ый этап... . В СССР, процесс приводит к многопартийной системе, к утверждению курса на мирное существование" (может / должен привести). 

"3-ий этап. СССР и США, преодолев разобщенность, решают проблемы спасения более "бедной" половины земного шара..." (могут/должны решить). 

Мы имеем одновременное сосуществование трех логических модальностей: эпистемической, алетической, выражающей объективные потенции мирового устройства, и деонтической - выражаюжей нормативное положение вещей. Наличие последней модальности постулируется нами постольку, поскольку, по Сахарову, только превращение желательного, возможного варианта развития в единственно возможный, нормативный способно спасти человечество. Это совмещение текстовых модальностей в одном фрагменте дискурса составляет специфику сахаровского текста и коррелирует, как представляется, с обозначением говорящего в тексте: Я-структура предполагает эпистемическую модальность; мы-структура, характерная для научного дискурса, связана с изображением объективных потенций , законов; он-структура как некая отчужденная сила используется для обезличенного установления норм. 

Метафора-сценарий жизнь требует научного подхода содержит в себе еще одну формально не выраженную роль. "Требует" - от кого? Роль того, кто должен нечто сделать, изменить, каузировать новое положение вещей (требуют ведь того, чего нет), приписывается руководителям развитых стран, всем тем, от кого зависят политика, экономика, искусство. В тексте "роль" сыграна", т.е. описана их возможная деятельность. Как и в сценарии, в тексте "исполнители роли" могут быть не обозначены - описывается лишь их деятельность в алетической модальности долженствования. Такая роль появляется в конце каждой главы. Это не deus ex machina, хотя известная аналогия существует. Данный "бог" не разрешает противоречия, но, по Сахарову, он должен, наконец, появиться, чтобы способствовать сохранению цивилизации: "Международная политика должна быть пропитана научной методологией" (требование к политикам), "Необходимо так изменить психологию граждан США..." (требования к руководству и средствам массовой информации), "Спасение нашей внешней среды обитания требует преодоления разобщенности и давления местного интереса" ("роли исполняют" политики, руководители государств и вообще все люди). Чем масштабнее задача, тем труднее обозначить исполнителя в тексте. Поэтому способ его выражения - от пассивной конструкции ("должна быть пропитана") до элиминирования имени, заполняющего семантическую валентность при глаголе ("Спасение внешней среды требует..." - место адресата требования не занято). В последнем случае реципиент в соответствии со своими 

Сам "научный подход" есть, как уже отмечалось, обладающий позитивной ценностью субфрейм в оппозиции научный - ненаучный (подход). В соответствии со знаниями, организованными в этот субфрейм, некоторый феномен действительности соотносится с ним или исключается из него. Составляющие "научного подхода" - взгляды, теории, обсуждения - имеют прежде всего дискурсивную природу - реализуются только через текст. Дискурс Сахарова как раз и демонстрирует черты, позволяющие соотнести его с ценностным субфреймом "научный подход". К таким чертам относится: 1) сообщение фактов: каждая из трех главок - "угроза термоядерной войны", "проблемы геогигиены", "угроза голода" - содержит изложение фактов, цифровых данных, научных положений, выводов, полученных эмпирическим путем: "На сегодня типичным термоядерным зарядом можно считать трехмегатонный... Площадь зоны пожаров... в 150 раз больше, а площадь зоны разрушения в 30 раз больше, чем у хиросимской бомбы". "Хотя на всей планете за последние 30 лет возрастание населения на 50% сопровождалось увеличением производства продовольствия на 70%, но в бедной половине баланс был неблагоприятным". В целом в дискурсе "Размышлений" более 20 раз встречается изложение фактов в цифровой форме. Нельзя не сказать о риторическом эффекте цифровых данных: цифры обладают особой магией воздействия - они способствуют тому, чтобы приведенный пример воспринимался реципиентом как обладающий статусом факта (Поппер 1983, 62-65), т.е. как истинный. Таким образом повышается степень доверия к автору, уважения к его компетентности, что особым образом действует на подсознание реципиента, располагая его к говорящему; 

2) изложение взглядов теорий: "Нельзя забывать о реальной опасности, о которой пишет Виннер в книге "Кибернетика "...", "Современная техника и массовая психология дают все новые возможности управления... поведением... людских масс..., о которых много пишут в зарубежной печати", "Речь идет о прогнозируемом из анализа существующих тенденций обострении продовольственного баланса...", "Ряду авторов кажется правдоподобным использование взрывного бридинга..."; 

3) бесстрашное обсуждение: "По мнению автора, необходим налог на развитые страны в сумме порядка 20% их национального дохода". "В политике правительства, в законодательстве о семье и браке нельзя поощрять увеличение рождаемости в развитых странах и одновременно требовать 

Таким образом, оппозиция научный-ненаучный подход через опосредующую ее метафору определяет содержание дискурса и одновременно организует его форму. 

Следующей оппозицией, выделяемой в дискурсе Сахарова, является оппозиция субфреймов: гибель цивилизации - спасение цивилизации . Это - оппозиция сознания ученого, которая появляется в результате произведенного им анализа действительности, т.е. новое знание рождено путем оперирования старыми декларативными знаниями. Во фрейме "гибель цивилизации" выделяется слот "причина гибели - разобщение человечества" и слоты, содержащие знания о факторах гибели: "термоядерная война", "голод", "проблемы геогигиены", "расизм", "милитаризм" и т.д. Фрейм "гибель цивилизации" вступает, как уже сказано, в отношения оппозиции с фреймом "сохранение цивилизации". Вербализация первого фрейма имеет место в первой главе "Опасности" с подзаголовками-слотами: "угроза голода", "угроза термоядерной войны" и т.д. Эта оппозиция опосредуется метафорой - человечество стоит перед пропастью , которая содержится в метафорике и сравнениях самого текста: "Каждое разумное существо, оказавшись на краю пропасти, сначала старается отойти от этого края... Для человечества отойти от края пропасти - значит преодолеть разобщенность". Деятельность, предпринимаемая для сохранения цивилизации, рассматривается как шаг от пропасти . Необходимый шаг на этом пути - пересмотр традиционного метода в политике. Стертая метафора "Сделать шаг" в контексте "края пропасти" приобретает былую образность. Основная причина возможной катастрофы - разобщенность человечества, и факторы, толкающие к пропасти, подробно описываются в тексте в соответствии с правилами организации научного дискурса (см. выше) и индивидуальными особенностями дискурса Сахарова. В дискурсе власти советского периода разобщенность человечества рассматривалась как неизбежное следствие идеологического противостояния, при этом само это противостояние оценивалось позитивно - ни о каком

Оппозиция социализм - капитализм является ведущей в дискурсе Сахарова, однако представлена она иным способом, нежели близкая ей коммунизм - антикоммунизм в дискурсе власти, где означаемые членов оппозиции не были четко представлены в сознании языковой личности, а означающие использовались скорее в соответствии с их коннотациями, закрепленными в определенном социуме. Как уже было сказано, социализм в дискурсе Сахарова характеризуется как нравственное явление (в каузальном фрейме: субъект и его характеристика). Отсюда наиболее часто встречающимся прилагательным в анализируемом дискурсе является прилагательное "нравственный" - "нравственная привлекательность", "нравственное сравнение", "нравственное значение", "нравственный, морально-этический характер". Во фрейме "капитализм" постоянно вербализуется другой слот: "способ производства". Способ производства при капитализме, как следует из

При вербализации фрейма "капитализм" наиболее часто встречающимся является прилагательное "производительный" и мотивированные им существительные: "производительные силы", "производительность труда". Таким образом, определяющей чертой, характеризующей социализм как общественное устройство, является его нравственный характер - несомненная позитивная ценность, по которой он может быть противопоставлен капитализму, но капитализм как общественный строй противопоставляется социализму другой позитивной ценностью - более эффективным способом производства. Следовательно, оппозиция анализируемых фреймов в сознании А.Д.Сахарова носит не бинарный характер, при котором один член обладает каким-то признаком, а другой - характеризуется его отсутствием. Данную оппозицию можно представить, видимо, как эквиполентную, при которой каждый из членов обладает признаками, по которым он не провопоставляется другому, или градуальную, где каждый член обладает признаком "привлекательность" и у одного из этих членов данный признак выражен интенсивнее (на коннотативном уровне значения имени). Можно, конечно, усмотреть противопоставление по "нравственному превосходству", которым обладает социализм, как маркированному признаку, на основании которого может быть составлена оппозиция. Однако в дискурсе Сахарова этот признак не безусловный - есть моменты,заставляющие усомниться в его абсолютной принадлежности социализму: "Сейчас перспективы социализма связаны с тем, удастся ли сделать социализм привлекательным или люди будут вспоминать об ограничениях при социализме интеллектуальной свободы или, еще хуже, о фашизмоподобных режимах культа. Я ставлю на первое место нравственные факторы". Эта фраза значима как вербализованная самим автором его ценностная установка, проявления которой в дискурсе (следы) еще не раз обнаружат себя. 

С другой стороны, примеры, приводимые Сахаровым, противоречат официально узаконенному тезису о равенстве людей в социалистическом обществе: "Очень мало кто знает о практиковавшейся в годы Сталина системе зарплат в конвертах, о... системе закрытого распределения продуктов,... о привилегиях в системе курортных услуг". В теории аргументации подчеркивается роль противоречащего примера, который приводит к отмене правила, демонстрируя несовместимость с ним: "Зачастую аргументация состоит в подведении аудитории к осмыслению противоречащего факта, т.е. к осознанию того, что признаваемые ею факты нарушают признаваемые ею правила" (Перельман, Ольбрехт-Титека 1987, 213). В нашем случае аудитория должна или не признать фактов о близости положения определенных слоев в различных социальных укладах, или усомниться в официально исповедуемых взглядах о равенстве в одном и неравенстве в другом обществе. Думается, что сам статус автора текста (трижды Герой Социалистического труда), возможность владения им информацией, труднодоступной для рядовых граждан, и цифровые данные, приводимые им, так воздействуют на реципиента, что последний склонен скорее принять, нежели отвергнуть сведения, сообщаемые Сахаровым. В результате этого знания реципиента его представления о мире должны претерпеть определенные изменения. 

В связи с введением некоторых идей, неприемлемых как для "высоких" реципиентов, так и вообще для массового сознания, сформированного определенной парадигмой текстов, можно говорить об определенном приеме их изложения, который мы бы назвали "уравновешиванием" или "сбалансированием". Суть его в том, что введение необычной, неприятной для советского потребителя информации, идеи или номинации, за которой он может заподозрить нечто официально не принятое, сопровождается одновременным введением идей ему знакомых, приемлемых. Так, называя в качестве главной опасности человечества "идеологическую цензуру" - несокрушимый атрибут советской политической жизни, Сахаровтак выстраивает ряд "опасностей", что первые его члены должны 

Обозначить цель политики как соблюдение "Декларации", которую СССР к тому времени не подписал, значит, вводить в когнитивные структуры реципиента новые для него понятия. Следующий абзац выглядит так: "Такая политика ни в коем случае не есть предательство революционной и национально-освободительной борьбы с реакцией и контрреволюцией ... Такая политика ставит перед советскими вооруженными силами ограниченные оборонительные задачи. Как показывает история, при обороне родины, ее великих культурных и социальных завоеваний, наш народ и его вооруженные силы едины и непобедимы ". Выделенные места относятся или к зоне языкового компромисса, или к зоне языкового контакта - в последнем случае формы выражения используются для передачи собственно мыслей автора, а не для 

Противостояние систем, государств, имеющее место в действительности, интерпретируется сознанием Сахарова не как отношение полных антиподов, а как отношение членов оппозиции, обладающих большой степенью общности, а также различными, по-своему ценными, позитивными или негативными признаками. Эта общность описывается Сахаровым также через прием "сбалансированности": желая сказать об агрессивности Советского Союза, Сахаров вначале приводит примеры агрессивных действий США, затем рассказывает о помощи экстремистским силам со стороны СССР. Говоря о жестокости культа Сталина, он вначале описывает жестокость фашизма. Используемый прием имеет как бы двойной эффект: вначале "готовит" сознание реципиента, располагая его к согласию с автором, затем подводит адресата к невозможному для него на первых порах признанию похожести агрессивных действий СССР и США, общности фашистского и сталинского режима при их внешней противоположности. Прием "сбалансированнности" имеет и другие проявления. 

В дискурсе Сахарова осуществляется и такой известный риторический прием, как "ссылка на авторитеты": "Как писал Маркс...", "И Маркс, и Ленин всегда подчеркивали...", "Ленин говорит...". Вполне возможно отнести апелляцию к классикам марксизма к зоне языкового контакта - если Сахаров чтит эти имена, и к зоне языкового компромисса, если он использует такие ссылки только в целях создания общей с властью платформы через употребление имен почитаемых ею авторитетов. В последующем тексте содержатся ссылки на авторов, вызывающих неприязненное отношение властей - А.Солженицына, Г.Владимова и др. Используя ссылки на Маркса и Ленина, автор как бы убеждает власть в своей лояльности, одновременно подводя ее к восприятию не узаконенных ею положений. Очевидно, и в данном случае мы имеем тот же прием "сбалансированности" - на этот раз сбалансированности прецедентных текстов. 

Привычная для дискурса власти бинарная оппозиция коммунизм - антикоммунизм , где последний включает в качестве слота "капитализм", в дискурсе Сахарова нейтрализуется, деконструируется, заменяясь эквиполентной, и происходит это благодаря  

"Человечество может безболезненно развиваться, только рассматривая себя в демографическом смысле как единое целое, одна семья, без разделения на нации в каком-либо ином смысле, кроме истории и традиции. Поэтому в политике правительства нельзя требовать поощрять увеличение рождаемости в развитых странах и одновременно требовать ее ограничения в менее развитых странах...". "Разобщенность человечества угрожает ему гибелью". "Сейчас белые граждане США не проявляют желания пойти на минимальные жертвы для ликвидации неравноправного... положения черных граждан. Но необходимо так изменить психологию граждан США, чтобы они добровольно и бескорыстно, во имя сохранения цивилизации и гуманности поддержали свое правительство... (что, конечно, потребует снижения темпов экономического развития США)". В этом отрывке содержатся два "неожиданных знания": о том, что правительство США желает изменить положение черных граждан, а белые - "братья по классу" - проявляют "эгоизм" (это знание отсутствует в когнитивных структурах советского человека), и мнение автора о необходимости снижения темпов развития США (неожиданно для американского народа) - имеет место своеобразная "сбалансировка" "неожиданных знаний". 

Следующим "неожиданным знанием" можно считать содержание такого предложения: "А самое главное, факты говорят, что на любом другом пути, кроме все углубляющегося сотрудничества двух систем, со сглаживанием противоречий и взаимной помощью... человечество ожидает гибель". В дискурсе Сахарова можно найти фрагменты, которые теоретики психоанализа отнесли бы к "эдиповым кодам" (Делез, Гваттари 1994, 403), мы же отнесем их к действию базовой метафоры, диктующей видение человечества как единой семьи, где отцеубийство - величайшее преступление: "Капиталистический мир не мог не породить социалистического, социалистический мир не должен разрушать методом вооруженного насилия породившую его почву - это было бы самоубийством человечества... Социализм должен облагородить эту почву своим примером... и слиться с ней". 

Метафора сознания человечество - единая семья нейтрализует оппозиции, которые автор фиксирует в действительности, - кроме оппозиции капитализм - социализм , сюда относятся такие оппозиции явлений, как белые - черные (рабочие США) и развитые - слаборазвитые (страны). Эти оппозиции не имманентно присущи сознанию ученого, но отмечаются им в реальном мире и отражаются 

1. Обобщенная характеристика ситуации (реальная, онтологическая модальность): "Три технических аспекат термоядерного оружия сделали термоядерную войну угрозой самому существованию цивилизации. Это - огромная разрушительная сила". Обобщенное описание дополняется фактическими данными, часто и цифровыми. 

2. Возможные следствия из данной ситуации в результате ненаучного варианта развития + каузация другого возможного мира: "Полное уничтожение городов, промышленности, транспорта,... отравление полей". Эпистемическая модальность переплетается с алетической модальностью долженствования (так должно быть). 

3. Конкретные примеры явлений, ведущих к катастрофе: "Другой трагический пример - Ближний Восток...". Реальная онтологическая модальность. 

4. Предложения Сахарова относительно решения некоторых проблем: "По нашему мнению, необходимо внести изменения в самые принципы проведения международной политики..." Эпистемическая модальность

5. Изложение нормативного положения вещей, соответствующего научному варианту развития: "Все военные формы экспорта контрреволюции и революции являются незаконными". Деонтическая модальность, выражающая необходимый тип поведения, который должен быть нормативным, чтобы человечество было спасено. 

Таким образом, сложность многопроблемного и "многомирного" дискурса Сахарова выражается переплетением модальностей текста, отражающим многомерность сознания великого ученого. Сознание акад. А.Д.Сахарова охватывает реальные факты с одновременным их обобщением, выявляет тенденции развития, предвидит следствия из современных ему событий, содержит представление о необходимых изменениях в условиях сосуществования государств и народов и образы будущих миров. 

Основу "Размышлений" составляет анализ реальной действительности. Каким предстает современному ученому мир в его сознании? В дискурсе он описывается через: 

1) изображение военных конфликтов, в которых попираются "моральные и правовые нормы", совершаются вопиющие "преступления против человечности ", проявляется жестокость к беженцам" со стороны "безжалостных агрессивных сил". Такие действия представляются автору "безответственными " (это слово при характеристике деятельности политических сил употреблено трижды), "предосудительными " (дважды), "незаконными " (дважды); 

2) описание проблем с продовольствием, ликвидация которых требует "бескорыстия ", широты и преодоления "эгоистического подхода"; 

3) описание современной геогигиены, одной из основных проблем которой является проникновение в "тело человека и животных " опасных соединений; 

4) изображение действий расистских и диктаторских режимов, которые характеризуются как "лицемерные", "чудовищно жестокие", "свирепые и слепые в своей жестокости, подлости ", источающие "заразу антигуманизма ", отличающиеся "людоедскими планами и речами"; 

5) описание прецедентов нарушения "интеллектуальной свободы", в результате чего наступает "оболванивание человека " ("цензура убивает живую душу русской литературы"), имеет место страшная "опасность человеческим ценностям ", происходит "позорное" преследование отдельных людей. Автор отмечает проявление "мещанского антисемитизма", "реабилитации террористической бюрократии Сталина", видя ключ к прогрессивной перестройке системы в "индивидуальной свободе". 

1) изображение катастрофы, разразившейся в результате термоядерной войны: "Физическое уничтожение большей части человечества, нищенство, варварство и генетическое вырождение...". В приведенном высказывании обращают на себя внимание лексемы, описывающие не физические перспективы человечества, а его морально-интеллектуальную 

2) описание бедствий, разразившихся из-за отсутствия продовольствия: "...Продовольственные кризисы сливаются в сплошное море голода, невыносимых страданий и отчаяния, горя, гибели и ярости сотен миллионов людей... Катастрофа такого масштаба ... вызовет антикоммунистический отпечаток на жизнь последующих поколений". В этом фрагменте - гамма человеческих чувств, переживаемых со-чувствующим человеком, и сожаление о противоположном нравственному - циническом - и противоположном коммунистическому - антикоммунистическом - мироощущении будущих поколений; 

3) описание результатов экологической катастрофы: "СССР отравит США своими отходами, а США отравит СССР своими" (обращает внимание антропоморфная метафора - великие державы мыслятся как люди, способные быть отравленными); 

4) предостережение от чрезмерного обольщения компьютеризацией: "Человек не должен превратиться в курицу или крысу, испытывающую электронное наслаждение от вделанных в мозг электродов... Сооблазнительное могущество, которое дает человечеству (или, еще хуже, той или иной группировке разделенного человечества) использование мудрых советов будущих интеллектуальных помощников, может обернуться роковой ловушкой: советы могут оказаться непостижимо коварными, преследующими не человеческие цели..." 

Вне зависимости от того, о какой будущей катастрофе идет речь, в центре повествования всегда оказывается судьба человека (не государства!). Размеры его страданий - мерило масштаба катастрофы. Это обстоятельство позволяет говорить об антропоцентрическом характере дискурса Сахарова, о его замыкании на Человеке. Независимо от того, плоха или хороша природа последнего. Воистину в дискурсе Сахарова "человек - мера всех вещей". Очевидно, этот прецедентный текст можно считать базовой установкой, концептуальной метафорой, опосредующей оппозицию гуманизм - антигуманизм . 

Мир разрешенных противоречий описывается через: 

1) победу "нравственных факторов", присущих социализму, его морально-этического преимущества. Этим факторам противостоят "буржуазный практицизм" и "эгоистический принцип частной собственности"; 

2) победу "реалистов" во внутренней политике (научный подход); 

3) преодоление разобщенности СССР и США, которые спасают "бедную" половину земного шара (гуманизм); 

4) внедрение научных достижений: "Строятся гигантские фабрики... и системы орошения, работающие на атомной энергии, колоссально 

5) развитие интеллектуальной свободы; 

6) создание мирового правительства (человечество - единая семья); 

7) победу научно-технической революции, основывающейся на "величайшей научной предусмотрительности... при величайшем внимании к общечеловеческим ценностям морально-этического и личного плана". 

Таким образом, мир будущего - это мир утвержденных позитивных ценностей: научного подхода, интеллектуальной свободы, гуманизма, нравственности, а также осуществленного сценария человечество - единая семья. 

Понимая гибельность метафоры сознания мир - фронт борьбы для будущего человечества, Сахаров вместе с тем не является человеком христианского всепрощения, ни в ком не видящим врагов. Первая страница его текста в качестве сноски содержит следующее замечание: "Читатель понимает, что при этом не идет речь об идеологическом мире с теми фанатичными, сектантскими и экстремистскими идеологиями, которые отрицают... дискуссии и компромиссы, например, с идеологиями фашистской, расистской, милитаристской или маоистской демагогии". В дискурсе Сахарова четко прослеживается оппозиция его мышления, оформляемая им в терминах прогрессивные силы - силы реакции: "Такая политика не есть предательство революционной борьбы с реакцией...", "Ближайшие и отдаленные последствия не вызвали бы ни у одной стороны таких трудностей, которые может вызвать усиление сил реакции, милитаризма, национализма, фашизма". 

Как уже отмечалось, высшая, по Сахарову, человеческая ценность находится под тройной угрозой: со стороны "рассчитанного опиума массовой культуры", "трусливой и эгоистической мещанской идеологии", "окостенелого догматизма бюрократической олигархии и ее излюбленного оружия - идеологической цензуры". "Мировые опасности войны, голода, культа, бюрократизма - это опасности для всего человечества". Сопоставим фреймы языковой личности дискурса власти и дискурса Сахарова, стоящие за обозначением "силы реакции". Фашизм, милитаризм, расизм традиционно включаются в дискурсе власти в этот фрейм. Маоизм в дискурсе власти обычно осуждался, но в силу подспудно ощущаемой его близости советскому режиму, находящемуся в общественном сознании на более "мягкой" стадии тоталитаризма, обычно стоял особняком и не упоминался в числе "сил реакции" (см. дискурс власти во II гл.). Милитаризм - явление, приписываемое в дискурсе власти только Западу, капитализму. В дискурсе Сахарова это 

Таким образом, можно сказать, что меняется экстенсионал именной группы "милитаристские силы". Из него выводится капитализм - система, по мнению языковой личности дискурса власти, стремящаяся к войне, и напротив, включаются определенные круги социалистических государств. В тексте фрейм "милитаризм" реализуется через описание его проявлений, т.е. примеры - к ним относится вьетнамская война, ответственность за которую лежит на США, и деятельность арабских экстремистов, поощряемая СССР. 

Фреймы "бюрократия" и "сторонники сталинизма" в дискурсе власти 60-ых годов практически не реализуются. В дискурсе инакомыслия они являются негативной ценностью, но в более крупный фрейм "силы реакции" в качестве слота не включаются. В дискурсе Сахарова бюрократия диктаторских режимов, к которым в равной мере относятся и гитлеровская Германия, и сталинская Россия, и маоистский Китай (такая "уравненность" еще непривычна для общественного сознания 60-х годов, хотя один из инакомыслящих - Варлам Шаламов - говорит об этом), характеризуется как "террористическая". Поскольку "ничто так не угрожает свободе личности и смыслу жизни, как война,нищета, террор", постольку "террористическая бюрократия" относится, безусловно, к силам реакции. "Силы реакции" получают пространную вербализацию в тексте и имеют фиксированные способы означивания и характеризации. Так, "диктаторские режимы" характеризуются как "преступные", "догматически ограниченные" (т.е. ненаучные), уничтожающие "более честных и более умных", "оболванивающие" десятки миллионов людей, распространяющие "эмоционально и интеллектуально упрощенные, удобные мещанину мифы". Фрейм "мещанин" обладает в дискурсе Сахарова особой негативной ценностью. В советском общественном сознании "мещанин" также был негативным 

В дискурсе Сахарова "мещанин", "обыватель", "мещанский" - резко негативные характеристики лица. "Эгоистический мещанский подход" способствует разобщению человечества. "Яд мещанского равнодушия", "зоологический мещанский антисемитизм" - вот контексты употребления прилагательного "мещанский". Обращает внимание выражение "мещанская идеология" - в дискурсе власти принято было говорить о "мещанской психологии". Данная замена "психологии" "идеологией" значима - она поднимает "мещанство" на иной бытийный уровень, придавая ему силу "силы", свойственной совокупности солидарных людей. Если фрейм "мещанин" в дискурсе власти вмещает в себя знания об образе жизни, то в дискурсе Сахарова - это знания об образе мыслей, возможном на любом уровне иерархической структуры общества. Слова, связанные с фреймом "мещанство", встречаются и во вступительной, и в заключительной частях текста - его коммуникативно сильных местах, что свидетельствует о значимости этого фрейма в сознании Сахарова. 

Таким образом, слотами субфрейма "силы реакции", находящегося в оппозиции с субфреймом "прогрессивные силы" в рамках сложного фрейма, являются "расизм", "фашизм", "милитаризм" с иным экстенсионалом, нежели в дискурсе власти, "террористическая" или "олигархическая бюрократия", "мещанство". Отнесение сюда последнего слота непривычно для советского общественного сознания. Определим составляющие субфрейма "прогрессивные силы": "Нашими союзниками являются не только рабочий класс и прогрессивная интеллигенция, заинтересованные в мирном сосуществовании и социальном прогрессе, в демократическом мирном врастании в социализм..., но и реформистская часть буржуазии". Обратим внимание на то, что "врастание в социализм" рассматривается как позитивный фактор общественного развития. В одном из фрагментов текста Сахаров говорит о том, что его взгляды "являются глубоко социалистическими", в другом - о том, что будущая конвергенция будет социалистической. 

В обозначении слотов, входящих во фрейм "прогрессивные силы", в анализируемом дискурсе используются языковые средства дискурса власти: "прогрессивная общественность / человечество", "прогрессивная часть интеллигенции", "наиболее организованная часть человечества - рабочий класс и интеллигенция". Интеллигенция "причащается" к рабочему классу как наиболее передовой части общества, а рабочий класс рассматривается Сахаровым как часть интеллигенции. Эти положения также созвучны тем положениям дискурса власти 60-х годов, где говорилось о стирании различий между классами в социалистическом обществе (Программа КПСС), и все-таки анализируемый дискурс позволяет судить об интеллигентских "пристрастиях" Сахарова, что явно разводит его дискурс с дискурсом власти: программа будущего сближения двух систем предполагает увеличение роли интеллигенции, "научно-техническая революция возможна и безопасна лишь при "очень интеллигентном" мировом руководстве, в числе сил, заинтересованных в научно-демократическом подходе к политике, экономике", первой называется интеллигенция, а затем рабочий класс. Таким образом, экстенсионал имени "прогрессивные силы" составляют интеллигенция, рабочий класс, реформистская часть буржуазиии, "излечившаяся от маоизма" коммунистическая общественность. 

В дискурсе Сахарова в целом достаточно много выражений, общих с дискурсом власти: "обман рабочего класса", "усыпление бдительности 

Отношения двух субфреймов - "прогрессивные силы" и "силы реакции", мы определили как оппозитивные. Нагляднее представим эту оппозицию в виде отношения, где в числителе - первый развернутый фрейм, а в знаменателе - второй: интеллигенция, рабочий класс, реформистская буржуазия, немаоистская коммунистическая общественность : расизм, милитаризм, маоизм, сталинизм, бюрократическая олигархия . Через какую опосредующую установку может развиваться эта оппозиция в текст? Пердставляется, что дело обстоит следующим образом: базовая метафора дискурса Сахарова человечество - единая семья позволяет постулировать следующую картину мира языковой личности анализируемого дискурса - семья разобщена, и в силу силу этого ей грозят различные опасности: голод, экологические бедствия; наличие сильнодействующего оружия у ее членов может привести к их взаимному истреблению. Эта семья подвержена болезням - расизму, милитаризму, подавлению интеллектуальной свободы, ведущему к умственному вырождению ("оболваниванию", "одичанию"). С этими болезнями семья должна бороться. Осознав свою общность, она изживет расизм, национализм (интересно, что "болезни" не персонифицируются - т.е. не обозначаются их носители). Говорится о политике как игре, которая может погубить человечество, о расизме, распространяющем мифы расы, земли и т.п. Таким образом, мы генерируем метафору: расизм, милитаризм и т.п. - болезни человечества . Отсюда следствие: болезни должны быть излечены, иначе человечество погибнет.

Особенно подробно автор останавливается на такой болезни, как "сталинизм", с любыми проявлениями которого (как с болезнью) следует бороться: "Необходимо довести до конца разоблачение сталинизма, необходимо всемерно ограничить влияние неосталинистов на нашу политическую жизнь". Средство лечения от болезнй сталинизма и маоизма - интеллектуальная свобода, выявляющая симптомы этой болезни. "Средства лечения" человечества вербализуются в форме первых двух пунктов вступительной части дискурса, изложенных как тезисы: "1. Разобщение человечества угрожает ему гибелью". 2. Человеческому обществу необходима интеллектуальная свобода". При чтении сахаровского текста иногда возникает чувство избыточности повторяющихся тезисов. Так, первый тезис включает в себя и формулировку второго: "Лишь всемирное сотрудничество в условиях интеллектуальной свободы... отвечает интересам сохранения цивилизации". Затем второй тезис повторяется в основной части и в разделе "Опасности" в виде отдельной главы. Такое акцентирование "интеллектуальной свободы" говорит о значимости этой сущности в ценностной иерархии Сахарова. С другой стороны, если истолковать содержание основных тезисов как синтезирующее два сущностных момента: опасностей, перед которыми находится человечество, и путей, позволяющих избежать этих опасностей, то вынесение тезисов в начало текста и их повтор становятся в еще большей степени мотивированными, поскольку весь последующий дискурс являет собой их развертку (в этих тезисах описывается одновременно "болезнь" и "лекарство"). 

К "лекарствам", или "средствам лечения болезней", наряду с объединением человечества и интеллектуальной свободой, относится и научный подход к действительности: "Разработать научные методы и принципы международной политики, основанные на научном предвидении... Необходимо принять после широкого научного обсуждения "Закон о геогигиене" и т.д." 

Основные тезисы дискурса Сахарова - о разобщенности человечества, грозящей ему гибелью, интеллектуальной свободе, подавление которой приводит к "оболваниванию человека" и новым диктатурам, - отсутствуют и в дискурсе власти, и в дискурсе инакомыслия, проанализированных в предыдущих главах. Причина 

Ценностно-смысловой сеткой, через которую воспринимает мир языковая личность дискурса Сахарова, можно считать набор следующих оппозиций: научный - ненаучный подход; интеллектуальная свобода - цензура (в широком смысле), гуманизм - антигуманизм (нравственность - безнравственность). Из первой оппозиции можно вывести намеченную в дискурсе через достаточно частое употребление лексемы "безответственный" оппозицию признаков "ответственный" - "безответственный" (т.е. не обладающий научной предусмотрительностью, дальновидностью). 

Это ценности сознания, приписываемые тем или иным явлениям, в соответствии с которыми последние характеризуются как позитивные или негативные. На основании этих признаков Сахаровым выделяются в окружающем мире прогрессивные силы и силы реакции. Первые характеризуются признаками позитивных членов оппозиций, вторые - негативных. Так, субфрейм "силы реакции" включает такие характеристики субъекта, как ненаучность подхода (недальновидность, ограниченность), антигуманизм (жестокость, свирепость), такую его деятельность, как "подавление интеллектуальной свободы", такой результат деятельности, как "уничтожение миллионов" (антигуманизм), такую характеристику деятельности, как "коварство", "подлость", "безответственность" (безнравственность). Сахаров отмечает противостояние ряда явлений действительности: общественных систем (капитализм - социализм), стран (развитые - слаборазвитые), рас (белые рабочие - черные рабочие), т.е. наличие оппозитивных отношений в окружающем мире. На наш взгляд, целесообразно разделить оппозиции сознания языковой личности дискурса Сахарова, в терминах которых описывается действительность, и оппозиции действительности, выделяемые ученым на основе научного подхода к ней. Оппозиции сознания - ценностные фреймы, заданные именами с оценочными - позитивными или негативными семами, которые, соотносясь с явлениями действительности, придают им положительную или отрицательную ценность. Оппозиции действительности - это находящиеся в состоянии конфликта явления. Называющие их имена соотносятся с определенным классом явлений, т.е. имеют более или менее четкий экстенсионал: напр., капитализм - система капитализма описывается 

Предыдущие дискурсы позволяли нам говорить только об оппозициях сознания, так как последние не нейтрализовались опосредующей их метафорой. В дискурсе Сахарова присутствуют и оппозиции сознания, и оппозиции действительности - последние, осмысляясь ученым, нейтрализуются, деконструируются через соответствующие метафоры. В этом смысле обнаруживается гораздо большая сложность дискурса Сахарова по сравнению с анализируемыми ранее. 

Сопоставим оппозиции сознания трех дискурсов: власти, инакомыслия, акад.А.Д.Сахарова: 

власть: + ( доминирующая оппозиция) 

инакомыслие: - (отсутствует) 

Сахаров: автор говорит о притягательности идей коммунизма, о нравственной привлекательности 

социализма. Вместе с тем говорится о фашизмоподобных режимах культа. Бинарная оппозиция социализм - капитализм

Сознанием Сахарова данная оппозиция действительности осмысляется и как эквиполентная, и как градуальная. 

2. патриотизм - антипатриотизм

власть + (присутствует) 

инакомыслие + (в сравнении с дискурсом власти происходит мена означаемых и означающих) 

Сахаров - (автор - сторонник "общечеловеческого", "интернационального" подхода. Лексема "патриотизм" не употреблена ни разу) 

власть + 

инакомыслие - 

Сахаров - (индивидуальная свобода - позитивная ценность) 

4. гуманизм - антигуманизм

власть + (гуманизм истинный и гуманизм ложный) 

инакомыслие + (мена означаемых) 

Сахаров +(доминирующие оппозиции) 

5. законность - беззаконие

власть + (незначительное место, потенциальная - не выражен второй член) 

инакомыслие + (доминирующая, мена означаемых) 

Сахаров - (ученый требует отмены ряда законов,  полагая их неконституционными, т.е. законность "незаконной") 

6. интеллектуальная свобода - цензура

власть - 

инакомыслие - 

Сахаров + (интеллектуальная свобода - высшая ценность) 

власть - 

инакомыслие - 

Сахаров + (доминирующая, исходная позиция дискурса, тождественная оппозиции спасение - гибель цивилизации) 

8. прогрессивные силы - силы реакции

власть - (отождествление с оппозицией коммунизм - антикоммунизм) 

инакомыслие - 

Сахаров + (по сравнению с дискурсом власти иное содержание соответствующих субфреймов) 

Сопоставление оппозиций идей в трех дискурсах требует определенных оговорок. Так, наличие оппозиции интеллектуальная свобода - цензура мы приписали только дискурсу Сахарова. Нужно сказать, что в дискурсе инакомыслия есть требование "свободы слова", наличие которой, по мнению отправителей дискурса, вывело бы Даниэля и Синявского из числа преследуемых. Это требование является следствием из другого следствия базовой метафоры: любить родину - значит, лечить ее болезни. Если родина - живое существо, способное болеть (такова базовая метафора), то любящий человек должен вовремя обнаруживать ее болезни. Вскрывать и лечить - значит делать добро. Согласно логике норм, отношения между моральным добром и моральным долгом таковы, что добро не может быть запрещенным. Такова и логика инакомыслия, полагающего, что говорить о недостатках государства, гражданином которого являешься, - "вскрывать болезни" - не может быть запрещено. 

В дискурсе Сахарова нет оппозиции патриотизм - антипатриотизм , опосредуемой метафорой любить родину - значит лечить ее болезни. Имя "болезни" есть в дискурсе Сахарова, но состояние, обозначенное этим словом, приписывается не отдельному государству, а всему человечеству. Одной из "болезней" является и подавление "интеллектуальной свободы" - Сахаров с гораздо большей силой выражает мысль о праве человека на свободу выражения мыслей, называя это право не просто "свободой слова", а "интеллектуальной свободой". По Сахарову, обязанность всего человечества - защищать и спасать свободу мысли, которая должна быть юридически защищена. Отсюда в дискурсе Сахарова многочисленные обвинения в адрес властей, преследующих инакомыслие. Советское инакомыслие, защищая писателей, отданных 

У Сахарова: совокупность законов, управляющих мировой системой. Советская законность незаконна по отношению к конституции и возможному всемирному законодательству. Политзаключенные нарушили незаконные законы. Область подлинной законности - это другой возможный мир, мир будущего; 

у инакомыслия: совокупность законов советского законодательства, законного по своей природе, и не нарушаемого диссидентами, но нарушаемого самой властью. 

В сущности, инакомыслие вербализует в своем дискурсе не столько субфрейм "законность", сколько субфрейм "беззаконие" - здесь знания языковой личности в силу сложившейся общественной практики гораздо богаче. 

Таким образом, анализируемые дискурсы позволили выделить семь оппозиций идей (фреймов), которые, если характеризовать общественное сознание как совокупность парадигм текстов, можно считать принадлежностью общественного сознания 60-х. Дискурс Сахарова имеет одну общую оппозицию с дискурсом инакомыслия: гуманизм - антигуманизм . Но в дискурсе ученого это - центральная оппозиция, ибо 

В дискурсе инакомыслия оппозиция гуманизм - антигуманизм занимает незначительное место и опосредуется метафорой гуманизм - это милость к падшим. Конечно, Сахаров разделял эту установку - об этом говорят его требования помогать слабым (странам и отдельным гражданам). Большее место оппозиции гуманизм - антигуманизм в его дискурсе объясняется масштабом излагаемых проблем - сохранения "цивилизации и гуманности". Дискурс Сахарова весь пропитан ощущением опасности, угрожающей гуманизму как высшей ценности человечества. У инакомыслия гуманизм - руководство к действию. У Сахарова - сущность, требующая спасения и защиты. Фрейм "гуманизм" у инакомыслия более определен, сценарий - конкретен: "нужно быть снисходительным и добрым к слабым". В тексте Сахарова дефиниции "гуманизма" отсутствуют. Для него "гуманизм" - как бы врожденное, априорное понятие, данное человечеству в его генах и потому не требующее толкований. Антигуманность постулируется как нечто имеющее место, феномен, присущий отдельным политическим режимам. Сахаров говорит о "силах реакции", совершающих преступления "против человечности" (в текстах власти обычный вариант: "против человечества"). 

Оппозиция гуманизм - антигуманизм переплетается с оппозицией интеллектуальная свобода - цензура: "Угроза интеллектуальной свободе" (заголовок). Далее: "Угроза независимости и ценности человеческой личности , угроза смыслу человеческой жизни". В аспекте этих составляющих интеллектуальной свободы разворачиваются значительные по объему фрагменты дискурса. Большинство тем дискурса в той или иной мере связано с оппозицией гуманизм - антигуманизм . С ней же связан и ряд риторических приемов, обладающих, согласно теории аргументации, доказательной силой. Одним из таких аргументативных приемов является приведение примера:"Современная техника и массовая психология дают все новые возможности управления... поведением... людских масс... Примеры - систематический контроль рождаемости..., радиоэлектронный контроль психических процессов". Сахаров использует пример для иллюстрации "общего правила" - выдвинутого им тезиса об угрозе гуманизму. Этот способ аргументации, при котором "структуру реальности обосновывают апелляцией к частному случаю" (Перельман, Ольбрехт-Титека 1987, 207), характерен для научного дискурса - в основе его воздействия лежит обращение к рациональному компоненту 

Аргументация в пользу тезиса об угрозе гуманизму и интеллектуальной свободе в дискурсе Сахарова строится и на таком приеме, как апелляция к антиобразцу. "Если указание на образец позволяет рекомендовать определенное поведение, то указание на отталкивающий пример, на антиобразец, позволяет от него отвратить" (там же, 222). "В старом Китае система экзаменов на должность приводила к умственному застою, к канонизации реакционынх сторон конфуцианства. Очень нежелательно иметь что-либо подобное в современном обществе". В данном случае апелляция к антиобразцу содержит указание на плачевные последствия, к которым может привести следование ему. В силу этого реципиент, и не будучи знаком с содержанием фрейма "старый Китай", тем не менее должен испытать эффект отталкивания в силу использования автором номинаций с отрицательными коннотациями "умственный застой", "реакционные стороны". Прием ориентирован скорее на подсознательное воздействие на реципиента, так как последний может, даже не проверяя, истинно ли утверждение в отношении референта, описываемого как антиобразец, тем не менее "отталкиваться" от него, поскольку избранные языковые средства призваны возбудить отрицательное оценочное отношение ко всему, что связано с антиобразцом. 

В качестве аргумента Сахаровым используется также аналогия: "Человек не должен превратиться в курицу или крысу в известных опытах, испытывающую электронное наслаждение от вделанных в мозг электродов". Как действует такая аналогия? На наш взгляд, как антиобразец. Имена членов аналогии ("крыса") обладают устойчивыми отрицательными коннотациями. Уподобление им человека должно вызвать эффект отталкивания от положения, обрисованного аналогией. Возможно, употребление данной аналогии не содержит доказательной силы против радиоэлектронного контроля над психическими процессами, но эмоционально реципиент воспринимает тезис о неприемлемости данных методов, что, в сущности, составляет суть аргументации как риторического явления, отличающего его от просто доказательства. То, что человек не должен превращаться в курицу, не является тезисом с фиксированной истинностью (он окажется неверным, если принять взгляд, что животные не хуже, а лучше человека). В построении приведенной аналогии прослеживается апелляция к существующему в человеческом обществе приоритету, согласно которому человек, в силу обладания интеллектом, признается большей ценностью, нежели животное. 

Если же Другой - реципиент, не принадлежащий непосредственно к власти, то после четырехкратно поставленного вопроса, начинающегося с "разве" - своеобразного "залпа", - он вряд ли может не согласиться с выводом: "партия с такими методами убеждения и воспитания вряд ли может претендовать на роль духовного вождя человечества". "Убеждение и воспитание" - это формы

Дискурс Сахарова обнаруживает некоторую общность с дискурсом власти - в области оппозиции с первым членом "коммунизм". Специфика взглядов Сахарова в отношении этой оппозиции была оговорена выше. Даже если признать наличие оппозиции дискурса власти коммунизм - антикоммунизм и в дискурсе Сахарова, то следует отметить, что и по базовой метафоре, опосредующей эту оппозицию, и по объему текста, реализующему ее, и по риторическим приемам вербализации соответствующего фрейма эта оппозиция в текстах ученого имеет принципиальные отличия. На уровне риторического обеспечения текста это сказывается в отсутствии у Сахарова милитаризованных метафор и номинаций - напротив, в сахаровском дискурсе весьма часты антропоморфные метафоры, наделяющие явления "неодушевленной" действительности свойствами человека. Это обстоятельство коррелирует с отмеченной нами антропоцентричностью дискурса Сахарова. 

Подытоживая сказанное, можно отметить тот факт, что дискурс Сахарова имеет общие черты с обоими рассмотренными выше дискурсами и в области вербализуемых фреймов, и в области риторического обеспечения текста. Так, фрейм "отечественная война", характерный для дискурса власти, реализуется и в дискурсе Сахарова для иллюстрации деятельности антигуманного гитлеровского режима. В дискурсе инакомыслия этот фрейм не вербализовался - в нем большое место занимала вербализация фрейма "культ Сталина". В дискурсе Сахарова фрейм "культ Сталина" занимает значительный массив текста. 

В области риторического обеспечения текста мы уже отмечали достаточно многочисленные выражения, характерные как для сахаровского дискурса, так и для дискурса власти. С дискурсом инакомыслия сахаровский текст роднят конкретные риторические приемы: ритмизация речи, использование стратегических вопросительных предложений, атакующих Другого. 

Отмеченная общность с двумя дискурсами, принадлежащими различным общественным 

Таким образом, сопоставляя оппозиции, лежащие в основе сахаровского текста, и опосредующие их метафоры с рассмотренными выше, можно говорить о принципиальной новизне последнего и всеохватывающем характере отражения действительности. Оппозиции научный - ненаучный (подход), интеллектуальная свобода - цензура, прогрессивные силы - силы реакции (с иным экстенсионалом, нежели в дискурсе власти) являются принадлежностью только сахаровского дискурса. Центральное, доминирующее положение оппозиции гуманизм - антигуманизм , пропитывающее текст человеческим, личностным, а не государственным пафосом, также делает сахаровский дискурс принципиально новым Текстом для советской дискурсивной практики. Академик Сахаров видел "Целое". Сахаров не был одинок в своих "Размышлениях" эпохи 60-х. Его идеям удивительно созвучны идеи другого великого современника Сахарова - Даниила Андреева, поэта и религиозного мыслителя (1906-1959), надеявшегося, что его самый заветный труд - книга "Роза Мира" - ляжет "в фундамент грядущего человеческого Братства". "Ничто не поколеблет меня в убеждении, что самые устрашающие опасности, которые грозят человечеству... - это - великая самоубийственная война (ср. "война - средство всемирного самоубийства " у Сахарова - прим. автора) и абсолютная всемирная тирания... Никакие усилия разума, никакое воображение или интуиция не способны нарисовать опасностей грядущего, которые бы не были связаны так или иначе с одной из двух основных: с опасностью физического уничтожения человечества вследствие войны - и опасности его гибели духовной вследствие абсолютной всемирной тирании", - пишет Д.Андреев. (Андреев 1992, 4). Андреев стоит на иных позициях, нежели Сахаров - не научный подход к действительности, который, по его мнению, не является единственно возможным способом познания, а "целокупный и единый духовный цветок" - соцветие религий, слившееся "вместо разрозненных лепестков" в Розу Мира. Наука и религия... В 60-е годы, пожалуй, эти понятия отстояли друг от друга также, как "коммунизм" от "антикоммунизма" в советской идеологии. Но одна установка: человечеству грозит гибель, рожденная на базе понятой великими мыслителями альтернативы гибель или спасение цивилизации , привела к одной метафоре: человечество - единая семья. Отсюда и общее решение вопроса. У Д.Андреева оно звучит так: "объединение земного шара в федерацию

У Сахарова - "прогрессивные силы" 

У Андреева - "религии светлой направленности" 

У Сахарова - "гигантские фабрики минеральных удобрений и системы орошения" 

У Андреева - "планета-сад" 

У Сахарова - "интернационализм" 

У Андреева - "интеррелигиозность" 

У Сахарова - "гуманность" 

У Андреева - "доброта и ласка в отношении с людьми" 

Ученый Сахаров на основе "научного подхода", религиозный мыслитель Андреев "духовным взором" рождали тексты, поражающие общностью идей. Не в этом ли великое действие метафоры, "на хрупком и воздушном тельце" которой "покоится здание Вселенной" (Ортега-и-Гассет 1990, 77)? 

Так они мыслили - о всеобщем братстве и единении, о любви и ласке к человеку, о победе над голодом и достатке для всех, о планете-саде. Советские инакомыслящие 60-х... 

Проблемы, затронутые в данной работе, связаны с весьма широким кругом дисциплин - риторикой и когнитивной наукой, собственно лингвистикой и философией языка, теорией конфликта и "лингвистикой лжи", логикой и теорией текста, а также получающим развитие в последние десятилетия и обретающим статус самостоятельной научной дисциплины лингвистическим анализом политики. В целом же мы полагаем, что наиболее точным будет отнесение представленной работы к тому, что сегодня принято называть антропологическими исследованиями, поскольку несмотря на вполне лингвистический объект исследования - дискурс определенного исторического периода - она посвящена многоаспектной деятельности человека, создающего свой Текст. В этом смысле работа являет наглядную связь между лингвистикой в частности и гуманитарной наукой вообще. 

Один из самых интересных современных философов В.В.Налимов, находящийся "в поисках новых смыслов", полагает, "что быть научным - это быть метафоричным: способным создавать плодотворные метафоры, возбуждающие воображение и тем самым расширяющие наше взаимодействие с миром" (Налимов 1993, 2). Если исходить из данного определения научности, то представленное исследование соответствует ему: уподобляет текст трехъярусной конструкции со специфическим устройством каждого яруса, при этом каждый из них обусловливает конструкцию следующего. Порождение текста предстает аналогичным созданию архитектурного сооружения. Насколько плодотворна предложенная метафора, судить читателю. 

Выдвинутая нами идея трехъярусного строения идеологизированного текста: бинарные оппозиции идей - концептуальные метафоры - риторическое обеспечение текста, соединившись с идеей Ю.П.Караулова о трехуровневом строении языковой личности и положением М.М.Бахтина о том, что любой текст свершается на рубеже двух сознаний - говорящего и слушающего (Другого), позволила проследить целостный процесс текстообразования от его базовых элементов до "воздейственной" вербализации - риторического обеспечения, т.е. предложить новую модель ПР, связанную с предыдущими моделями порождения речи и в то же время отличающуюся от них детализированным вниманием к действию когнитивных структур субъекта дискурса. 

Процесс образования целостного дискурса в результате проведенного анализа предстает следующим образом: некоторое общественно значимое явление пропускается через призму (шкалу) существующих в данном типе

В ходе исследования был модифицирован ряд понятий, имеющих хождение в современной гуманитарной науке: "фрейм", понимаемый как индивидуальная структура знаний, включающая и прагматические составляющие, позволил смоделировать не процесс понимания, а процесс порождения текста, "общественное сознание" "материализовалось" в виде совокупности парадигм текстов, имеющих место в ходе общественного диалога, "риторическая система", рассматриваемая как орудие внедрения некоторой идеи и осуществления конкретной интенции говорящего, позволила наделить риторической функцией практически все элементы текста и ответить на два основных вопроса, возникающих в том случае, если мы хотим, 

1) соединив вопрос о порождении текста с вопросом о структуре языковой личности, выделить образующие первые два уровня дискурсов элементы тезауруса и ценностные установки прагматикона двух типов языковых личностей - представителей разных направлений общественной мысли 60-х годов (власти и инакомыслия); а также специфические характеристики уровней порождения текста у акад. А.Д.Сахарова; 

2) выявить сущность когнитивного конфликта между двумя дискурсиями - власти и инакомыслия, носящего по сути семиотический характер и заключающегося в том, что языковая личность дискурса инакомыслия стремилась инвертировать означаемые у означающих в одних и тех же оппозициях, в силу чего положительные ценности дискурса власти подвергались переоценке и меняли свои знаки на противоположные: напр., означаемое "патриотизм" в дискурсе власти подводилось в дискурсе инакомыслия под означающее "ложный патриотизм", а то, что обозначалось как "антипатриотизм" в дискурсе власти, получало у инакомыслия номинацию "истинный патриотизм". Происходила деконструкция идейных оппозиций власти, что и составляло сущность дискурса инакомыслия - контрдискурсии. Новых оппозиций, позволяющих говорить о подлинной новизне дискурса, мыслительных инновациях, данное исследование в текстах инакомыслия не зафиксировало; 

3) выявить различие мыслительных моделей двух типов языковых личностей: проявляющаяся в разных формах метонимическая замена частью целого в сознании языковой личности власти и размежевание составляющего и целого в сознании языковой личности контрдискурсии1; 

4) в области риторической организации текста были выявлены особенности его построения применительно к трем дискурсиям: нанизывание оценочных смыслов, регулируемое принципом антитезы в дискурсе власти, нанизывание энтимем (риторических силлогизмов) в контрдискурсии, "сбалансированность" оценочных характеристик в дискурсе Сахарова. Соответственно, тексты власти ориентируют свое воздействие на эмоциональный компонент реципиента, а тексты инакомыслия и Сахарова - на рациональный. Были выявлены также места текста, в которых возможно создание неадекватной картины мира (введение реципиента в заблуждение), а также элементы дискурса, выводимые из-под рационального контроля реципиента; 

5) эксплицированы особенности текста, которые Р.Барт назвал "неуловимой структурой дискурса": обозначение говорящего, приемы 

6) уточнена коммуникативная роль вопроса вообще и в особенности - в ведении диалога - спора. Вопрос предстает "лакмусовой бумажкой", проявляющей степень ориентации на Другого, учета его позиции говорящим. С другой стороны, именно анализ вопросительных предложений в дискурсе инакомыслия выявил активную позицию "диссидентов", объясняющую популярность идей инакомыслия на несколько более позднем этапе общественного развития; 

7) общий обзор советской обвинительной риторики позволил выявить характерные для нее приемы, обусловленные общим эмоциональным подходом к действительности языковой личности дискурса власти, и проследить ее эволюцию. Эволюция советской риторики, проявляющаяся в ослаблении эмфатизации письма, связывается нами с изменением общественного контекста. 

1Думается, что это стремление отделять "семена от плевел", "накипь" от сути, привело в 90-е годы бывших диссидентов к некоторой слепоте, не позволившей заметить за "накипью" сущностных опасных тенденций. 

Общественные изменения влекут за собой исчезновение даже некоторых технических приемов письма власти ("эффекта расчеловечивания", нанизывания отрицательных смыслов в пределах словосочетания); 
 
 

8) изучение риторики инакомыслия позволило выделить новое для риторики понятие: "зона языкового компромисса", введение которого обнаружило, что риторической функцией в тексте могут обладать и незнаменательные части речи (союзы, вводные слова); 

9) анализ когнитивно-риторических особенностей дискурса акад. А.Д.Сахарова показал наличие новых оппозиций идей и концептуальных метафор, позволяющих говорить о принципиальной новизне сахаровского дискурса. Эта новизна такова, что заставляет даже современных общественных деятелей считать его идеи "несвоевременными мыслями" и предлагать положить идеалы Сахарова "в сбербанк на имя правнуков" (Новодворская 1994, 21). 

Таким образом, сведя воедино вопросы когнитивной науки, теории текста, социальной психологии, речевого воздействия, предпринятое исследование позволило 

Обнаруженные нами черты идеологизированного дискурса разных направлений общественной мысли, проявившись на материале уже другого исторического периода, могут стать индикатором близости данного материала к тому или иному направлению общественной мысли советского периода. 

1. Аверинцев С.С. Риторика как обобщение подхода к действительности // Поэтика древнегреческой литературы. - М., 1981. 

2. Ad Marginem'93. Ежегодник лаборатории постклассических исследований Института философии Российской Академии наук. - М., 1994. 

3. Андреев Даниил. Роза Мира. - М.,1992. 

4. Акимов В.П., Баранов А.Н., Сергеев В.М. Компьютерная модель текущего сознания в системе Авгур // Исследования по когнитивным аспектам языка. - Тарту, 1990. 

5. Алтунян А. Власть и общество. Спор литератора и министра / Опыт анализа политического текста // Вопросы литературы. - 1993. N 1. 

6. Амосов Н.М. Мое мировоззрение // Вопросы философии. 1992. N 6. 

7. Апполонская Т.А., Глейбман Е.В., Маноли И.З. Порождающие и распознающие механизмы функциональной грамматики. - Кишинев, 1987. 

8. Апполонская Т.А., Пиотровский Р.Г. Функциональная грамматика - фрейм - автоматическая обработка текста // Проблемы функциональной грамматики. - М., 1985. 

9. Арбиб М. Метафорический мозг. - М., 1976. 

10. Аристотель. Риторика // Античнеы риторики. - М., 1978. 

11. Арно А. и Николь П. Логика или искусство мыслить. - М., 1991. 

12. Арутюнова Н.Д. Диалогическая цитация (к проблеме чужой речи) // Вопросы языкознания 1986, N 1. 

13. Арутюнова Н.Д. "Полагать" и "видеть" (К проблеме смешанных пропозициональных установок) // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. - М., 1986. 

14. Баранов А.Н. Политическая аргументация и ценностные структуры общественного сознания // Язык и социальное познание. - М., 1990. 

15. Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Структуры знаний и их языковая онтологизация в значении идиомы // Исследования по когнитивным аспектам - Тарту, 1990. 

16. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: Материалы к словарю. - М., 1991. 

17. Баранов А.Н., Сергеев В.М. Когниитвные механизмы онтологизации знаний // Психологические проблемы познания действительности. - Тарту, 1988. 

18. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. - М., 1983. 

19. Барт Ролан. Семиотика. Поэтика. - М., 1989. 

20. Барт Ролан. S/Z - М., 1994. 

21. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979. 

23. Безменова Н.А. Очерки по теории и истории риторики. - М., 1991. 

24. Белнап Н., Стил Т. Логика вопросов и ответов. - М., 1981. 

25. Библер В.С. Мышление как творчество. Введение в логику мыслительного процесса. - М., 1975. 

26. Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. - М., 1987. 

27. Блумер Г. Общество как символическая интеракция // Современная зарубежная социальная психология. - М., 1984. 

28. Болинджер Д. Истина - проблема лингвистическая // Язык и моделирование социального взаимодействия. - М., 1987. 

29. Вайнрих Х. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. - М., 1987. 

30. Ван Дейк. Язык. Познание. Коммуникация. - М., 1989. 

31. Вежбицка А. Антитолитарный язык в Польше: Механизмы языковой самообороны // Вопросы языкознания, 1993. N 4. 

32. Вертгеймер М. Продуктивное мышление. - М., 1980. 

33. Виноград Т. К процессуальному пониманию семантики // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1983. Вып. XII. 

34. Виноградов В.В. Поэтика и риторика // Виноградов В.В. О художественной прозе. - М., 1980. 

35. Витгенштейн Людвиг. Философские исследования // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. Вып. XYI. 

36. Вольф Е.В. Функциональная семантика оценки. - М., 1985. 

37. Вокруг мемуаров Ильи Эренбурга // Минувшее. Исторический альманах 8. - М., 1992. 

38. Воробьев Г. Кибернетика стучится в школу. - М., 1986. 

39. Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. - М., 1956. 40. Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Собр. соч. - М., 1982. Т.II 

41. Выготский Л.С. Психология искусства. - М., 1987. 

42. Гадамер Х.Г. Истина и метод. - М., 1988. 

43. Гаджиев К.С. Тоталитаризм как феномен двадцатого века // Вопросы философии, 1992, N 2. 

44. Гаспаров М.Л. Рассказ Чехова "Хористка" с точки зрения риторической теории статусов // Вопросы языкознания, 1991, N 1. 

46. Генис А. Лук и капуста // Знамя, 1994, N 8. 

47. Герасимов В.И., Петров В.В. На пути к когнитивной модели языка//Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1988. - Вып. XXIII. 

48. Гордин Я. "Дело Бродского"//Нева, 1989, N 2. 

50. Гройс Б. Поиск русской национальной идентичности // Вопросы философии, 1992, N1. 

51. Гудков Лев, Дубин Борис. Идеология бесструктурности // Знамя, 1994, N 11. 

52. Гусейнов Г.У. Ложь как состояние сознания // Вопросы философии, 1989, N7. 

53. Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии, 1992, N 4. 

54. Дмитровская М.А. Знание и мнение: образ мира, образ человека // Логический анализ языка. Знание и мнение. - М., 1988. 

55. Добренко Евгений. Метафора власти. Литература сталинской эпохи в историческом освещении. - Slavistische Beitrage. Band 302, Munchen, 1993. 

56. Ж.Дюбуа и др. Общая риторика. - М., 1986. 

57. Жданов А. Доклад о журналах "Звезда" и "Ленинград". - Л., 1952. 

58. Жоль К.К. Мысль. Слово. Метафора. Проблемы семантики в философском освещении. - Киев, 1984. 

59. Зимняя И.А. Вербальное мышление (психологический аспект)//Исследование речевого мышления. - М., 1985. 

60. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. - М., 1981. 

61. Исупов К.Г. Мифология истории // Логос. Санкт-Петербургские чтения по философии культуры. Кн. 2. - Санкт-Петербург, 1992. 

62. Каверин В. Вместо предисловия // Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М., 1989. 

63. Кант И. Критика способности суждения. - Соч.: в 6-ти т. - М., 1965. т. 5. 

64. Кантор К.М. Два проекта всемирной истории // Вопросы философии, 1990, N 2. 

65. Капитализм и шизофрения. Беседа Катрин Клеман с Жилем Делезом и Феликсом Гваттари // Ad Marginеm, 93. Ежегодник Лаборатории постклассических исследований Института ффилософии Российской Академии Наук. 

66. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М., 1987. 

67. Караулов Ю.Н. Текстовые преобразования в ассоциативных экспериментах // Язык: Система и функционирование. - М., 1988. 

64. Карнеги Дейл. Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей. - Л., 1992. 

65. Карсавин Лев. Мысли о России. - М., 1992. 

66. Карцевский С.И. Язык, война, революция. Берлин, 1923. 

68. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. - Л., 1972. 

69. Клацки Р. Память человека. - М., 1978. 

70. Кобозева И.М. Реконструкция внутреннего мира коммуникантов по данным диалога // Исследования по когнитивныи аспектам языка. - Тарту, 1990. 

71. Ковельман А.Б. Риторика в тени пирамид. - М., 1988. 

72. Кручинина И.Н. Структура и функции сочинительной связи в русском языке. - М., 1988. 

73. Лакофф Дж. Лингвистические гештальты // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1981. Вып. Х. 

74. Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия. - М., 1987. 

75. Лассан Э.Р. О выражении отрицательной оценки именами существительными со значением лица // Kalbotyra, вып. 37(2) - Вильнюс, 1986. 

76. Лассан Э.Р. О власти языка и языке власти // Kalbotyra, вып. 42(2) - Вильнюс, 1991. 

77. Латынов В.В. Речевое воздействие в условиях публичной дискуссии натериале парламентских выступлений // Психологический журнал 1993, т. 15, N 1. 

78. Ленерт У. Проблемы вопросно-ответного диалога // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1988. Вып. ХХIII. 

79. Леонтьев А.А., Рябова Т.В. Фазовая структура речевого аспекта и природа планов // Планы и модели будущего в речи. - Тбилиси, 1970. 

80. Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. - М., 1967. 

81. Лефевр В.А. От психофизики к моделированию души // Вопросы философии, 1990, N 2. 

82. Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. - М., 1975. 

83. МакКормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры. - М., 1990. 

84. Мамардашвили М.К. Мысль под запретом // Вопросы философии, 1992, N 4-5. 

85. Мамардашвили Мераб. Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно // Мамардашвили Мераб. Как я понимаю философию. - М., 1992. 

86. Минский М. Структура для представления знаний // Психология машинного зрения. - М., 1978. 

87. Минский М. Остроумие и логика бессознательного // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1988. Вып. ХХIII. 

88. Налимов В.В. Вероятностная модель языка. - М., 1979. 

89. Налчаджян А.А. Конфликт, аргументация, адаптация // Философские проблемы аргументации. - М., 1986. 

90. Некрасов С.Н. К критике теории "дискурсии власти" и "власти дискурсии" // Вопросы философии, 1987, N 9. 

91. Некрасов С.Н. Принцип деконструкции и эволюция постструктурал 

изма // Философские науки, 1989, N 2. 

92. Ницше Ф. "Об истине и лжи во вненравственном смысле" Соч. в 6 т. Т. 1 - М., 1912. 

93. Новодворская Валерия. Человеческое, слишком человеческое // Огонек, 1994, N 50-51. 

94. Ортега-и-Гассет. Две великие метафоры // Теория метафоры. - М., 1990. 

95. Оруэлл Дж. "1984" - М., 1989. 

96. Парахановский Б.А. Семиотический субъект и субъект познания // Логика, психология, семиотика: аспекты взаимодействия. - Киев, 1990. 

97. Пеньковский Б.А. О семантической категории "чуждости" в русском языке // Проблемы структурной лингвистики 1985 - 1987. - М., 1989. 

98. Поварнин С.И Спор. Теория и практика спора // Вопросы философии, 1990, N 3. 

99. Попов М.Н. Политическое красноречие. - С.-Петербургъ, 1906. 

100. Поппер К. Логика и рост научного знания. - М., 1983. 

101. Поппер К. Открытое общество и его враги. - М., 1992. 

102. Прибрам К. Языки мозга. - М., 1975. 

103. Процесс троцкистско-зиновьевского террористического центра. Речь государственного обвинителя, прокурора СССР тов. А.Я. Вышинского // Правда, 1936 г. N 232. 

104. Пунин Н.Н. Революция без литературы // Минувшее. Исторический альманах. 8 - М., 1992. 

105. Разлогова Е.Э. когнитивные установки в прямых и непрямых ответах на вопрос // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. - М., 1989. 

106. Раскольников Ф.Ф. Открытое письмо Сталину//Раскольников Ф.Ф. О времени и о себе. Воспоминания. Письма. Документы - Л., 1989. 

107. Раскольников Ф.Ф. Кронштадт и Питер в 1917. - М., 1990. 

106. Ричардс А. Философия риторики // Теория метафоры. - М., 1990. 

107. Ротенберг В.С. Две стороны одного мозга и творчество // Интуиция. Логика. Творчество. - М., 1987. 

108. Рябцева Н.К. "Вопрос": прототипическое значение концепта // Логический анализ языка. Культурные концепты. - М., 1991. 

110. Сахаров А.Д. Размышления о мире, прогрессе и интеллектуальной свободе//Вопросы философии, 1990, N 2. 

110. Сахно С.Л. Свое-чужое в концептуальных структурах // Логический анализ языка. Культурные концепты. - М., 1991. 

111. Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке. - М., 1988. 

112. Серль Дж.Р. Перевернутое слово // Вопросы философии, 1992, N 4. 

113. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1986. Вып. ХУII. 

114. Сильдмяэ И.Э. Знания (Когитология). - Таллинн, 1987. 

115. Сильдмяэ И.Э. Об объекте психики и когитологии // Психологические проблемы познания действительности. - Тарту, 1988. 

116. Симонов П.В. Мозг и творчество // Вопросы философии, 1992, N 11. 

117. Современная заапдная философия. Словарь. - М., 1991. 

118. Стенограмма заседания Ученого совета Института мировой литературы им. А.М.Горького. Защита М.М.Бахтиным диссертации "Рабле в истории реализма" // Диалог. Карнавал. Хронотоп, N 2/3, 1993 - Витебск, 1993. 

119. Стенограмма общемосковского Собрания писателей 31 октября 1958 года // Горизонт, 1988, N 9. 

120. Суровягин С.П. Когнитивное чувство // Мышление, когнитивные науки, искусственный интеллект. - М., 1988. 

120. Суровягин С.П. Является ли чувство альтернативой понимания/ /Логико-семантический аналих структур знания. Основания и применения. - Новосибирск, 1989. 

121. Сухих С.А. Семантическая организация текста и принципы ее анализа // Логико-семантические и прагматические проблемы текста. - Красноярск, 1990. 

122. Тарасов Е.Ф. Речевое воздействие: методология и теория//Оптимизация речевого воздействия. - М., 1990. 

123. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. - М., 1986. 

124. Фейхтвангер Л. Поездка в Москву 37-ого года // "Слово", 1989, N 8. 

125. Фестингер Л. Введение в теорию диссонанса // Современная зарубежная социальная психология, 1984. 

126. Филлмор Ч. Основные проблемы лексической семантики // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 12. - М., 1983. 

127. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1988. Вып. ХХIII. 

128. Фрейд Зигмунд. Массовая психология и аналих человеческого "Я"//

129. Хомский Н. Язык и мышление. - М., 1972. 

130. Хрущев Н.С. Высокая идейность и художественное мастерство - великая сила современной литературы и искусства // Новый мир, 1963, 

N 3. 

131. Чейф У.Л. Память и вербализация прошлого опыта // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1983. Вып. ХII. 

132. Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи. - М., 1991. 

133. Шабес В.Я. Собыите и текст. - М., 1989. 

134. Шахматов А.Л. Синтаксис русского языка. 2-е изд. - Л., 1941. 

135. Шулепова О.Б. Философское исследование бытия человека и феномен несогласия // Вечные философские проблемы. - Новосибирск, 1991. 

136. Эпштейн М.Н. Идеология и язык // Вопросы языкознания, 1991, N 6. 

137. Юнг К.Г. Психология и поэтическое творчество // Самосознание европейской культуры. - М., 1991. 

138. Юнг К. Настоящее и будущее // Октябрь, 1993, N 7. 

139. Ямпольский М. Жест палача, оратора, актера// Ad Marginem'93. Ежегодник лаборатории постклассических исследований Института философии Российской Академии наук. - М., 1994. 

140. Bancel F.-D. Les revolutions de la parole. - P., 1869. 

141. Bachem K. Einfurung in die Analyse politischer Texte. - Munchen, 1979. 

142. Bergsdorf W. Politik und Sprache. - Munchen, Wien, 1979. 

143. Bergsdorf W.Herrschaft und Sprache. Studie zur politischer Terminologie der Bundesrepublik Deutschland. - Neske-Verlag, 1983. 

144. Bertolet R. What is said: A theory of indirect speech reports. - Dordrecht 

etc.: Kluwer, 1990 

145. Betz W. Zwei Sprachen in Deutschland // Merkur, 1962, 16. 

146. Derrida. La Dissemination. - Paris: Seuil, 1972. 

148. Fablo T., Peplaw L.A. Power Strategies in Intimate Relationships// Journal of Personality and Social Psychology, 1988, Nr 38. 

149. Fouckalt M. L'adire du diskours. - Paris, 1971. 

150. French J.R.P., Raven B.H. The Bases of Social Power// In D. Cartwright (Ed.) Studies in Social Power. Ann Arbor, 1959. 

151. Gaffney I. The Language of Political Leadership in Contemporary Britain. - L: Makmillan, 1991. 

152. Hinkin T.R., Schreiesheim C.A. Relationships Between Subordinate Perceptions of Supervisor Influence Tactics and Atributed Bases of Supervisor Power // Human Relations. 1990. Y. 43. 

154. Grawford. The Beginnings of Niettzsche's theory of language. - Chikago, 1988. 

155. Klemperer W. Lingua Tertii Imperii: Die unbehaltige Sprache. - Darmstadt, 1946. 

156. Culler Jonathan. On Destructions: Theory and Criticism after Strukturalism. - Cornell University Press, 1991. 

157. Lunsford A.A., Ede L.S. On distinctions between classical and modern discourse // Essays on classical rhetoric and modern discourse. South Illinois, 1984. 

158. Mynsky M. A framework for representing knowledge - in: Winston, 1975. 

159. Mozer H. Sprachliche Folgen der Politischen Teilung Deutschlands // Wirkendes Wort. - Dusseldorf, 1962, Beihe 3. 

160. Moore J.D., Pollack M.E. A problem for RST: The need for multilevel discourse 

//Computational linguistics. - N.Y., 1992 - Vol. 18, N. 4. 

161. Newel A. and Simon S. Computer science as an empirical inquiry: symbols and search // Communications of the ACM, 1976, 19:3 

162. Perelman C., Olbrechts-Tyteca L. Traite de l'argumentation: La nouvelle rhetorique.- P., 1958 

163. Perelman C. Le champ de l'argumentation. - Bruxelles, 1970 

164. Perelman C. L'empire rhetorique: Rhetorique et argumentation. - P., 1977 

165. Perspectives on Argumentation. ed. by C. R. Miller and T.R. Nilsen. - Chikago, 1966 

166. Philosophy, Rhetoric and Argumentation. ed by M.Nortanson and M.W. 

Johnstone. - Pensilvania State University Press, 1965 

167. Seriot P. Analyse du discours politique sowetique. - P., 1985 

168. Todorov T. Poetique de la prose. - P., 1971 

169. Zima P.V. Textsoziologie. Eine kritische Einfuhrung - Stuttgart, 1980 

170. Zimmerman H.D. Die politische Rede: Der Sprachgebrauch Bonner Politiker. - Stuttgart, 1975 

171. Schank R., Abelson R. Skripts, Plans and Understanding. - N.Y., 1977 

172. Schwarz M. Einfuhrung in die kognitive Lingwistik - Tubingen: Francke, 1992