Ральф Уолдо Эмерсон -- один из самых влиятельных, если не самый влиятельный, романтический мыслитель. Разумеется, соревноваться во влиянии с Ницше он не может, но последнего и не вполне можно отнести к романтикам. Эмерсон не построил стройной в обычном смысле философской системы, но при этом его мировоззрение является исключительно последовательным, и в этой последовательности особая сила Эмерсона. Если он говорит, что все в этом мире обладает красотой, то он напишет "even the corpse has its own beauty". Нет такой жертвы, на которую Эмерсон не готов был бы пойти ради своей последовательности (по крайней мере, такое он производит впечатление; вероятно, что ему все же приходилось идти на компромиссы, но он его риторическая сила позволяла сделать такие компромиссы незаметными; почти каждому принципу, выдвигаемому Эмерсоном, демонстративно приносится в жертву какое-нибудь общепринятое мнение).

Личная биография Эмерсона -- вопрос слишком сложный, поскольку Эмерсон является очень важным для американской культуры и идеологии человеком, и вряд ли легко будет добраться до истины. Однако, очень важно заметить, что Эмерсон был активным деятелем американской истории, а активная деятельность для него, как и для любого романтика, имела большое значение. Кажется, у него никогда не возникало необходимости вступать в активную борьбу с обществом, наоборот, его проповеди (он был некоторое время профессиональным проповедником), а потом лекции, всегда пользовались успехом. Ницше называл Эмерсона одним из лучших прозаиков своего века, объясняя его успех тем, что в нем прозаик сосуществовал с поэтом. То, что Эмерсон читал проповеди, мне кажется более важным. Заратустра говорил только в голове у Ницше, а Эмерсон сам играл роль Заратустры. У Де Куинси есть эссе с характерным названием "Literature of knowledge and literature of power". Проповеди Де Куинси относил безусловно к literature of power. Стоит еще вспомнить Стерна, одного из лучших мастеров английского языка, который тоже был священником, и Донна, который остался в английской прозе именно своими проповедями.

Первая книга Эмерсона называлась Nature. Составим краткий конспект содержащихся в ней мыслей. Только природа дает человеку настоящее уединение, убежать от общества недостаточно. В природе нет ничего посредственного, все в ней исполнено смысла. В природе есть единство, которое открывается внимательному человеку. Настоящий наблюдатель -- тот, чьи внутренние ощущения согласованы с внешними, такие наблюдатели встречаются редко. Природа позволяет забыть о всем человеческом и почувствовать себя частью общего божественного замысла наравне с растительным миром (у него даже сказано "родство между человеком и овощем"), сделаться прозрачным глазным яблоком (Григорий Сковорода писал: "сей шарик есть присносущный центр пресвятой вечности"). "Then on the shore / Of the wide world I stand alone, and think / Till love and fame to nothingness to sink". Далее Эмерсон пишет, что "it is certain that the power to produce this delight does not reside in nature, but in man, or in the harmony of both". Поэтому следует быть умеренным в общении с природой, поскольку "Nature always wears the colors of the spirit". В следующей главе говорится о том, что Природа -- верная слуга человека. Следующая глава называется "Beauty", в ней говорится о том, что "the eye is the best artist", и что красоту можно найти всюду, даже, как уже цитировалось, в трупе. Кроме того, есть особая красота присущая внешнему виду, форме любого живого существа или растения, что и побуждает нас без конца имитировать эти формы. Не буду приводить все его размышления о красоте, они не слишком оригинальны. Отмечу только, что он говорит о том, что правда, красота и сила должны друг другу сопутствовать, искусство есть один из способов проявления их общности.

Следующая глава, называющаяся "Language", куда интереснее. В ней он выдвигает следующие тезисы:

1) Слова есть символы природных явлений.

2) Каждое природное явление есть знак духовного явления.

3) Природа -- знак духа.

Сначала он показывает, что этимология каждого слова восходит к какому-то материальному явлению, например, слово "дух" первоначально означало "ветер". Таким образом, у каждого слова символическая природа. Далее он утверждает, что символичны не только слова, но и все, что есть в природе. Каждое природное явление символизирует соответствующее ему душевное состояние, и только с помощью аналога из мира природы мы можем объяснить кому-либо состояние души: человек во злобе -- лев, хитрый человек -- лиса, надежный человек -- скала, то, что мы увидим, повернувшись назад, символизирует память, пространство перед нами -- надежду, и т.д. Все вокруг полно аналогиями между внешним и внутренним миром и это не случайность, а основной принцип работы человеческого мозга. По моему изложению видно, что у него смешаны причины и следствия, но, очевидно, в мире аналогий нет большого смысла их различать. Далее Эмерсон говорит, что чем дальше мы углубимся в историю языка, тем больше мы в нем увидим образности, тем больше он привязан к природе. Самые сильные примеры красноречия обнаруживают идиоматическое сходство различных языков. Прямая связь языка с природой, внутреннего мира с внешним, никогда не перестанет удивлять. Способность человека подобрать правильный символ для своей мысли прямо зависит от чистоты его характера и его любви к истине. "The corruption of man is followed by the corruption of language". Когда всякие вторичные желания, -- желание богатства, наслаждений, власти, -- становятся сильнее любви к истине, сила языка иссякает. В каждый момент найдутся сотни писателей, которые не выражают ни одной мысли с помощью живой аналогии, а лишь бессознательно питаются языком, созданным первоклассными писателями, то есть теми, кто непосредственно учились у природы. Эти слова, конечно, имел ввиду Харальд Блум, когда говорил, что те поэты, которых учатся у языка, которых "далеко заводит речь", пишут фактически уже написанные стихи.

Таким образом, формулируется задача поэта -- восстанавливать, оживлять язык. Мысль эту так или иначе высказывали многие, но можно предположить, что Эмерсон был одним их первых. Впрочем, поскольку Эмерсон стремился к истине, а не к тому, чтобы первым ее открыть, вряд ли он стал бы обязательно утверждать свое первенство. Не знаю, читал ли Бруно Шульц Эмерсона, но в своей статье "Миф и реальность" он высказывает практически те же идеи и приводит практически те же аргументы. Приведу небольшие отрывки из Шульца: "В основе реальности лежит смысл. Бессмысленное нереально. А любая частица реальности жива тем, что входит в некий всеобщий смысл. Древние космогонии выражали это похоже: в начале было слово. Неназванного не существует. Назвать вещь -- значит связать ее с всеобщим смыслом. <...> Но всякий раз, когда суровые императивы практики почему-либо слабеют и свободное от гнета слово предоставляют себе, возвращая былые права, -- его тут же охватывает порыв назад, тяга вспять, и слово стремится восстановить прежние связи, вернуться к полноте смысла. Эту тягу слова к родному лону, его тоску по возврату, по словесной прародине и зовут поэзией.

Поэзия это короткое замыкание смысла между словами, мгновенное воскрешение первобытных мифов.

Оперируя расхожим словарем, мы забываем, что это лишь осколки старых историй, что мы, как варвары, пускаем на свои дома обломки рельефов и статуй древних богов".

Эти слова интересны тем, что они связывают два важных понятия: "возврат к смыслу" и "возврат к мифологии". Эмерсон о мифах ничего не говорит, только упоминает дикарей, у которых есть только необходимое, и которые разговаривают знаками. Он говорит только о "возврате к смыслу", который заключается в аналогиях и единстве. Шульц же приравнивает смысл и миф. Это очень важный вопрос, потому что в наше время слово "миф" употребляется куда чаще слова "смысл". Нельзя ли предположить, что неудача многих художников вызвана тем, что они вместо смысла возвращаются к мифу? Впрочем, это тема для слишком долгого разговора, имеющего не вполне ясное и очевидное отношение к Эмерсону.

Что же касается аналогий между предметами внутреннего и внешнего мира, то тут, надо думать, Эмерсон немалому научился у Сведенборга, про которого он сказал, что тот "к сожалению, оставил нам только 50 томов". О Сведенборге я знаю слишком мало, но тот, помимо всего прочего, занимался расшифровкой Библии и мироздания, считая, что они символичны и аллегоричны, и даже составил словарь жестких соответствий между предметами и чувствами. Эмерсон писал Nature в 33 году, а статью о Сведенборге в 50, поэтому его мнения могли измениться, но на примере последнего он предостерегал от слишком педантичной веры в аналогии:

"In nature, each individual symbol plays innumerable parts, as each particle of matter circulates in turn through every system. The central identity enables any one symbol to express successively all the qualities and shades of real being. In the transmission of the heavenly waters, every hose fits every hydrant. Nature avenges herself speedily on the hard pedantry that would chain her waves. She is no literalist."

Дальше Эмерсон говорит о том, что ограничиться разговором о метафорической природе слов -- слишком мелко. Он пишет: "parts of speech are metaphors, because the whole of nature is a metaphor of the human mind". Он утверждает, что аналогии в физическом мире можно найти для любого морального утверждения, многие утверждения имеют в равной мере этический и физический смысл. Точно так же пословицы в любом языке содержат мораль, хотя и являются с виду простыми наблюдениями.

Не буду дальше излагать всю книгу, а лишь выделю основные ее идеи, вернее то, что мне, в силу моего понимания, показалось важным. Итак, существует некоторый идеал, некий конечный смысл мира. Как следствие, весь мир полон аналогий, которые все указывают на существование некого центра. Человек, который приблизился к этому центру, ясно видит все частности. Правда и красота едина, а главное обладают силой убеждения. Язык человека дает ясное представления о силе его личности. Важно, что достаточно сильный человек оставляет след на других людях, поэтому возможен поэт или писатель, успешно эксплуатирующий плоды чужого труда. Разумеется, такой человек вводит окружающих в заблуждение касательно природы искусства, пользуясь при этом осколками перенятого вдохновения. Таким образом, несостоятельным в некотором смысле оказывается аргумент Кольриджа о том, что нельзя критиковать "Мальчика-идиота" Вордсворта уже потому, что он, Кольридж, помнит, какое удовольствие доставляло ему чтение этих стихов. Возможно, это удовольствие было вызвано не достоинствами самого стиха.

Далее, нет границы познания Целого, поэтому разумный человек всегда учится. У каждых двух созданий больше сходств, чем различий, каждая истина подразумевает и содержит в себе все остальные истины. Эмерсон говорит, что у Природы есть некие свои объективные законы, поэтому каждое действие человека имеет значение для его судьбы. Если ты живешь не согласно этим объективным законам, если в каких-то своих действиях полагаешься не на разум и волю, а на чужое мнение или другую глупость, тебе обязательно придется платить, поскольку Природа не прощает ошибок (об этом подробнее в Compensation).

"What we know is a point to what we do not know". В связи с этим Эмерсон говорит об очень большом значении идеализма. Существующие достижения могут показаться препятствиями для новой работы. В связи с этим он говорит, что этих достижений фактически не было. Так же, как красота Природы находит свое осуществление только в человеке, так и книга существует только благодаря читателю. "'Every scripture is to be interpreted by the same spirit which gave it forth,' is the fundamental law of the criticisms". Следовательно, мы не можем говорить всерьез о Шекспире, пока сами не сделались равными ему. Нельзя говорить о том, что Шекспир описал весь мир, поскольку Шекспир не существует, а его осуществление означало бы возможность увидеть другие миры. Здесь, как мне кажется, содержится крупное отличие взглядов на поэзию Эмерсона от взглядов Шелли. Для Эмерсона поэзия всегда содержит элемент незавершенности, если не для автора, то для читателя, само слово "поэт" имеет всегда ускользающий смысл, в то время как Шелли этим словом пользуется спокойно, как будто возможен человек, про которого можно было бы сказать, что он поэт во всех возможных смыслах этого слова.

Утвердив главную роль зрителя (у Сковороды он называется "обсерватор"), мы никогда не сделаемся жертвой кажущейся конечности материального мира. Человек потенциально равнозначен природе, если ты не реализовал эту равнозначность, тебе есть над чем трудиться. "Хорошее -- враг лучшего", следует это помнить и никогда не останавливаться на хорошем.

Мелвилл в одном письме написал, что Эмерсон, возможно, не мог бы существовать, не существуй до него Томас Браун, но упрекать его в этом -- то же самое, что упрекать сына в том, что он не мог бы родиться, не будь на свете его отца. Приведу пару цитат из Брауна: "what reason may not goe to Schoole to the wisedome of Bees, Aunts, and Spiders? what wise hand teacheth them to doe what reason cannot teach us? ruder heads stand amazed at those prodigious pieces of nature, Whales, Elephants, Dromidaries, and Camels; these I confesse, are the Colossus and Majestick pieces of her hand; but in these narrow Engines there is more curious Mathematicks, and the civilitie of these little Citizens, more neatly set forth the wisedome of the Maker..."

"I could never content my contemplation with those generall pieces of wonders, the flux and reflux of the sea, the encrease of Nile, the conversion of the Needle to the North, and have studied to match and parallel those in the more obvious and neglected pieces of Nature, which without further travell I can doe in the Cosmography of my selfe; wee carry with us the wonders, we seeke without us: There is all Africa, and her prodigies in us; we are that bold and adventurous piece of nature, which he that studies, wisely learnes in a compendium, what others labour at in a divided piece and endlesse volume".

Следующая важная книга Эмерсона вышла в 41 году и называлась "Эссе". Начинается она достаточно впечатляющими словами: "There is one mind common to all individual man". Все остальное в некотором смысле комментирует это высказывание. Первое эссе называется "История", рассмотрю его основные идеи. Итак, поскольку все люди имеют one mind common, все человеческая история есть тоже история одного человека. Не существует ни одного человеческого деяния или создания, которое не было бы объяснимо исходя из общего строения человеческой души. Как семя содержит в себе все леса, которые от него произойдут, так и вся история уже содержится в человеке. Любой дуализм всегда вреден, говорит Эмерсон. Нет такой правды, которая бы касалась одного народа и не касалась бы другого. Вся история реализуется в каждом конкретном человеке, понять историческое событие значит почувствовать, что оно было вчера и что время -- только иллюзия (Сковорода: "Но вся сия разновидная плоть, вся сия неизмеримая бесчисленность и видимость стекается в человеке и пожирается в человеке и как самое пространнейшее дерево, временностью обветшающее, и дряхлеющее, в своем семени, как в мельчайшей точке, с ветвями листом и плодами скрывается. Все, что там только именуется, даже до последней черты, до крошечной точки, -- все нуждою обязано во исполнение прийти в самом человеке".) В истории нет ничего внешнего, ничего, что не касалось бы лично каждого человека. Нет смысла говорить о прошедшем золотом веке, поскольку золотой век может иметь место только в душе человека, каждый прекрасный предмет является слабым отражением души создателя, не больше. Любой, кто живет в вечном "сегодня", живет в золотом веке. "...but well I know / That unto him who works, and feels he works, / This same grand year is always at the doors". Эмерсон утверждает, что чем сильнее поэт, тем больше универсальности содержится в его словах. Великий поэт менее всего оригинален.

Человек не должен становится рабом истории, наоборот, вся история должна служить ему, помогая лучше понять самого себя. Всему, что происходит в частной судьбе человека, найдется комментарий во всеобщей истории человечества. Человек имеет общность не только со всеми людьми, но и со всей живой и неживой природой, поэтому все, что он в ней видит, он должен понимать как имеющее лично к нему отношение. В этих рассуждениях есть явное сходство со словами Мандельштама: "Часто приходится слышать: это хорошо, но это вчерашний день. А я говорю: вчерашний день еще не родился. Его еще не было по-настоящему".

В конце Эмерсон говорит о том, что человек не может жить без мира, каждый должен иметь свой уникальный объект для приложения силы. Секрет в том, чтобы понять что в мире предназначено именно для тебя, какое открытие ждет того, чтобы именно ты его совершил. Заканчивает он эссе словами о том, что знания человека несовершенны и всюду его окружают вещи, которых он знает только внешнюю, практическую сторону.

Не буду пересказывать все его остальные эссе, а попробую снова изложить основные мысли. Все, что происходит в мире -- результат работы человека. У человека есть сила и есть слабость. Любые социальные институты придуманы человеком для человека, но если перестать тратить силы на поддержание их осмысленности, они утрачивают содержание и своей мертвой формой начинают давить на человека. Любое действительное свершение, отойдя в прошлое и смешавшись с какой-нибудь человеческой слабостью, может начать давить на человека. Следовательно, следует бороться с прошлым, вытаскивая все в настоящее.

Все, что человек делает, имеет реальную цену, каждый человек получает по делам своим уже в этой жизни. Ценность каждого действия осознается прежде всего в момент его совершения, сильный человек всегда осознает внутреннюю необходимость каждого своего поступка, слабый всегда ссылается на необходимость внешнюю. Хотя все люди -- один человек, каждому человеку дано развить только одну из граней всеобщего. Мир, который окружает человека, всегда может быть поднят на бесконечную высоту, не бывает непоэтических предметов, но сделать это всегда можно только своим уникальным способом. Принцип всегда один, исполнение всегда особенное, пытаться имитировать чьи-то исторические действие бессмысленно, поскольку то, что записано в книгах, отражает лишь внешнюю сторону поступка. Проникнувший же в смысл поступка не будет его повторять, потому что повторение -- нелепая и безнадежная механическая работа.

Человеку следует с уважением относиться к тому месту, куда его послало его божественное провидение, все частные обстоятельства его жизни имеют значение. Нет смысла гнаться за какой-либо внешней удачей, других стран не существует, старый духом увидит старость в самых великолепных произведениях человеческого гения, юный увидит достаточно молодости в самом ничтожном предмете. Кавафис писал о бессмысленности путешествий в стихотворении "Город": "Не видать тебе новых земель, это бредни и ложь. / За тобой этот город последует в шлепанцах старых". Интересно сравнить эти мысли со знаменитыми словами Сатаны из первой книги "Потерянного рая":

Farewel, happy Fields,

Where Joy for ever dwells: Hail horrours, hail,

Infernal world, and thou profoundest Hell,

Receive thy new Possessor: One who brings

A mind not to be chang'd by Place or Time.

The mind is its own place, and in it self

Can make a Heav'n of Hell, a Hell of Heav'n.

What matter where, if I be still the same,

And what I should be, all but less then hee

Whom Thunder hath made greater?

Вообще говоря, внимательное сравнение показывает большое сходство философии Эмерсона с философией мильтоновского Сатаны, но об этом чуть позже.

Итак, как уже сказано, человеку следует принять те обстоятельства, в которые его поместила жизнь, но в этих обстоятельствах действовать полностью в соответствии со своими внутренними ощущениями. Общество, говорит Эмерсон, имеет склонность к мертвым формам, поэтому человек, доверяющий себе, всегда становится нонконформистом. Но это, говорит он, не слишком страшно, поскольку миром командует закон возмещения (compensations). Все, что человек делает, возвращается к нему бумерангом, все, что он получает, есть лишь другая сторона того, что он сделал. Любая принятая среди людей "дисциплина страдания" обязательно отражает слабость общества и не может причинить никакого вреда сильному человеку. Слушающий себя человек всегда оказывается в конечном счете правым, он побеждает конформистов, если только его нонконформизм не был внешним, то есть если человек не ставил на место глобального общества некоторую мелкую группу, которая по сути от общества не отличается. Стоит обратить внимание на то, что Эмерсон ставит фактически знак равенства между правотой и силой. Он говорит, что жалеть человека вредно, любви заслуживает только тот, кто в ней не нуждается, тот, кто рассчитывает только на свои силы. До формулы Ницше "падающего -- толкни" здесь один шаг, даже меньше. Человек занят вечным возрождением (вечным возвращением) гармонии в то место, где ему выпало жить.

Эмерсон кажется мне очень хорошим писателем и замечательным философом, чьи книги обладают множеством неоспоримых достоинств, но сейчас я хотел бы поговорить о слабостях и недостатках его мировоззрения. Прежде всего, Эмерсон делает простое, но не слишком убедительное предположение, что мир и человеческая природа -- хороши. В Self-reliance он приводит свой ответ человеку, который предостерегал его от того, чтобы во всем полагаться на себя, поскольку его внутренние побуждения могут иметь не божественную, а бесовскую природу: "Мне они такими не кажутся; но если я окажусь дитем Дьявола, то буду жить по дьявольским законам". Знакомые Эмерсона, в частности Генри Джеймс, замечали у него странное отсутствие вкуса к настоящему искусству. Он был лично знаком и даже писал некоторые свои книги в одной комнате с гениальным писателем -- Натаниэлем Готорном, но при этом не удосужился прочитать большинство его вещей. Джеймс говорит, что это еще можно объяснить тем, что основной темой Готорна была темная сторона человеческой природы, к которой Эмерсон всегда был поразительно слеп, но вот почему Эмерсон никак не мог почувствовать прелести книг Джейн Остин, Джеймс совсем не мог понять. Я не слишком хорошо знаком с поэзией Эмерсона, но уже потому у него можно предположить не слишком большой поэтический вкус, что тема его стихов часто прямо совпадает с темой его прозаических рассуждений. Можно предположить, что именно плохое понимание поэзии и истории помогало Эмерсону сохранять его вечный оптимизм. Хорошо, "there is one mind common to all induvidual man". Но если это так, разве опыт прошедшего говорит, что нам следует ждать от будущего только появления новых видов страдания? Перечислим людей круга Эмерсона, тех, под чьим влиянием он находился и тех, кто находился под его влиянием: Де Куинси, Готорн, Мелвилл, По, Теннисон, Браунинг. Все они были мастерами литературных кошмаров, кто из них был чемпионом на этом поле определить затруднительно. Да и сэр Томас Браун, без которого, согласно Мелвиллу, не было бы Эмерсона, который знал все и совсем не был педантом, придерживался отнюдь не оптимистичного взгляда на мироздания. Возможно, только Уитмен полностью сохранил эмерсоновский оптимизм, но Уитмен -- слишком большая тема, а я с ней знаком слишком слабо.

В письме к Готорну Мелвилл писал следующее:
"In reading some of Goethe's sayings, so worshipped by his votaries, I came across this, "Live in the all." That is to say, your separate identity is but a wretched one, -- good; but get out of yourself, spread and expand yourself, and bring to yourself the tinglings of life that are felt in the flowers and the woods, that are felt in the planets Saturn and Venus, and the Fixed Stars. What nonsense! Here is a fellow with a raging toothache. "My dear boy," Goethe says to him, "you are sorely afflicted with that tooth; but you must live in the all, and then you will be happy!" As with all great genius, there is an immense deal of flummery in Goethe, and in proportion to my own contact with him, a monstrous deal of it in me."

Зубная боль из письма Мелвилла выглядит немного простовато, но именно боль -- то, чего явно не хватало в философии Эмерсона. Этот недостаток восполнил Ницше. Обещать обязательное вознаграждение за то, что человек не изменяет себе -- это слишком. Лучше сказать, что никакого вознаграждения быть не может, но долг и любовь к истине велит поступать именно так.

Можно взглянуть на все это и с другой стороны. Философия Эмерсона проникнута тотальным неверием и одиночеством -- все пространство заполнено одним и тем же разумом, от которого нигде не скроешься. На человеке лежит ответственность за каждый поступок, он не имеет права обращаться к богу, потому что дуализм запрещен, бог -- это он сам. Чудес не бывает. Мне кажется, что здесь следует вспомнить Блейка, автора "Songs of Innocence". Невинность, безответственность, немного смеха -- вот, чего не хватает Эмерсону. По поводу self-reliance Блейк писал следующее:

"I see in Wordsworth the Natural Man rising up against the

Spiritual Man Continually & then he is No Poet but a Heathen

Philosopher at Enmity against all true Poetry or Inspiration".

"There is no such Thing as Natural Piety Because The Natural

Man is at Enmity with God".

Мне кажется, что несмотря на все замечательные качества Эмерсона, его мысли имеют куда меньше ценности, чем мысли Блейка, и эта пара заметок на полях сочинений Вордсворта стоит многих страниц Эмерсона. Эмерсон говорил, что всю историю стоит оживить и воплотить ее в человеке, он призывал в вечному движению, которое есть по сути вечное возвращение, а Блейк говорил, что история -- кошмар, от которого стоит проснуться. Цезарь из пьесы Шоу, а Блейк был для Шоу очень важен, говорил о книгах александрийской библиотеки: "A shameful memory. Let it burn".

По Эмерсону человек все время занят бесконечным расширением своего существа, бесконечным обнаружением себя повсюду, по Блейку его со всех сторон окружают дьявольские искушения.

Эмерсон был человеком исключительно влиятельным, и влияние его принимало замечательно разные формы. Например, эпиграфом к "Тропику Рака" Миллера служат слова Эмерсона о том, что со временем художественная литература уступит место дневникам, в которых раскрывается истинная сущность человека. Эмерсон сказал достаточно, чтобы нам, с нашим сегодняшним опытом, обвинить его в покровительстве всех тех ошибок, которые в наш век обернулись таким множеством ужасов. И Блейк в этом контексте предстает куда большим мудрецом, просто поразительным мудрецом. Однако, Эмерсон всегда мог бы ответить, что любая диктатура -- проявление слабости, и что он призывал человека брать на себя ответственность за все, что существует в мире. Возможно, это слишком тяжелая ноша, но нельзя отрицать благородства (nobleness -- любимое слово) того, кто готов на себя эту ношу взять. Кроме того, смысл слов Блейка и Эмерсона таков, что проверить их справедливость можно только ценою всей жизни – поставивший меньшую ставку считается не вступавшим в игру.